Ашк провела тысячи обрядов нового пути. Она назвала этот обряд Che-Rui-Zarr. Новый обряд, созданный ею самой, будто бы она была величайшей из жриц. Странный, страшный обряд, после которого он, Йинк, помнил только безумный бег по тропам и травам. Что ему новый путь? Был ланью - ланью и остался. Тот еще воин!
Сама Ашк еще ни разу не превращалась в крылатую тварь, способную поднять в воздух человека. Но он видел, как это бывает с другими. Много славных скашей в их народе. И не только, верно? Говорят, где-то там, в горах снова видели настоящих крылатых вестников Богини. Лучший из возможных знаков.
- Нет, llee, - ответила жрица тихо и яростно, - Скашь будет куда сильнее в женском обличии, ты же знаешь.
Он склонил голову в немом согласии. Ну конечно. Не ему, ланьему воину, убивать врагов. Зато ему - сопровождать лучшую из убийц, и чем не завидная судьба! Они всматривались в темноту, и ждали нужных ветров.
Птенцы - смуглые черноглазые дети - появлялись время от времени в поселках и городах, рождаясь одновременно в совершенно разных семьях. Их голубоглазые и светловолосые родители с этого момента считались проклятыми. До самой Темной ночи, когда дети демонов будут приговорены к смерти. На тот момент им исполнялось по семь лет.
Семь лет ненависти и проклятий. Не все скашата успевали дожить до семи лет. Не все заслужили ненависти родителей. Но - люди умеют находить применение и проклятым. Начали считать, что птенцы собирают на себя все беды и несчастья народа, и, убивая их, люди тем самым приносят покой их душам, и благосостояние своим жизням.
Никто не задумывался, откуда берутся птенцы, и почему их так называют. Почему кровь древнего народа осталась с ними столько веков. Но с момента гибели птенцов их родители освобождались от проклятья и становились почитаемыми людьми. Им несли дары, их уважали. Да, люди не знали законов смерти мира, в котором жили, и тем сладостнее им было убивать.
И тем сладостнее было убивать их.
Люди не глядели в сторону темного Холма, иначе они увидели бы там сполохи пламени и услышали гортанные крики, похожие на птичьи голоса птенцов, которыми те перекликались друг с другом, если им позволяли общаться. Люди отослали своих - нормальных - детей подальше от поселка, чтоб проклятье не передалось им в наследство. Люди молились светлому Отцу и одевали птенцов в одежды, отличные от привычного тем тряпья. Люди кормили птенцов пищей, отличной от привычных объедков. Люди целовали птенцов в черные головы, делая вид, что любят их и отрывают от сердца ради блага народа. Дарили им крохи любви впервые за семь лет. Заглядывали в черные глаза и отшатывались в ужасе - то были не их дети! С младенчества - не их. Люди...
Они готовили настоящую жертву своему единому светлому богу, не зная, что коверкают древние ритуалы смерти. Ритуалы ушедшего народа.
Ашк стояла, зажав в руках маленькие золотые lei-ji, острые до невозможности. Некогда у нее были настоящие lei. Не теперь, а в прошлой жизни. Их можно разыскать в руинах древних храмов, но Ашк давно не бывала там, да и зачем. У них новый путь. Новая история творится руками старого народа. Боевые леи минувших эпох уже не нужны. Один раз они не справились. Теперь - новые пути. Власть Богини возрождается руками возрожденных.
Она опустила голову, черные волосы змеями изогнулись на плечах и груди. Произнеся положенные слова, которые редко слышали непосвященные, а, услышав, уже не рассказывали о них никому, она резкими росчерками одновременно провела по тыльным сторонам рук чуть пониже локтей. Резко и глубоко. Серпы упали вниз, и она стояла, чуть разведя руки в стороны.
Йинк следил за ритуалом внимательно, и был готов вмешаться, если что пойдет не так. Он стоял за ее спиной, и видел, как она медленно развела руки, с которых уже стекали струйки крови. Кровь шла по четко отведенным для нее шрамам, которые она подготавливала не один день, и стекала тремя потоками между пальцами. Когда она подняла руки, ее ладони оделись в темные перчатки, и она продолжила петь на гортанном языке посвященных в обряды Богини.
А потом еще одним движением она взмахнула уже не руками - крыльями, вооруженными стальными перьями, и громкий вопль Скашь разрезал ночь. Птица ступила из круга, и подошла к краю, откуда было хорошо видно поселок. Птица закричала еще раз - огромная голенастая птица, так же не похожая на обычную птицу, как и на девушку, в чье тело вошел древний голодный дух птицы Богини.
- Ашк не поймет любовь как боль. Ашк не поймет смерть как любовь. Ашк поймет смерть как смерть и боль как боль. Идем, Йинк. Пришла пора. Ank she, Ank's she. Зову тебя, Богиня. Приди, приходи сюда.
- Ashkh, - кричит птица.
В поселке в темную ночь никто не спал. Все готовились к огненному рассвету, все ждали, когда черные перья птенцов превратятся в живительный пепел. Тем самым пеплом еще было принято удобрять поля. Расти, расти, золотая пшеница для золотых голов.
Птенцы, семнадцать далеко не беспомощных детей, подняли головы, поднялись с кроватей, потянулись. Они знали свою судьбу, знали, что должно будет случиться утром. Но в их крови бурлил крик Скашь, и семнадцать голосов ответили зову Матери.
Люди хватались за оружие. Но проклятье Скашь коснулось их быстрее. Ребенок темными глазами следил за каплями, стекающими по ножу. Перепуганная мать хотела его убить. Не успела. Кто-то рухнул, схватившись за грудь, из которой торчало стальное перо. Острый крик преследовал другого, и он упал, споткнувшись о порог. Уже не поднялся. Кому-то последним пристанищем стал колодец. Кто-то напоролся на вилы в руках соседа - началась паника...
Паника. Следом за паникой пришел огонь, куда же без него. В поселке было всего двести сорок восемь людей. Не считая птенцов, конечно. Последние из людей, умирая, наблюдали за чудовищных размеров клювастой птицей, медленно шествующей по поселку. За ней клином семенило семнадцать птенцов, она прикрывала их крыльями от огня.
- Ashkh, - разнеслось над холмами, Йинк глядел, как процессия медленно поднимается к нему. Потом он молча сидел в кругу молчаливых детей, почти в полной тьме предутренней Темной Ночи, и смотрел, как один за другим они подходят к Скашь, и она нежно касается их.
Утром семнадцать черных птиц слетело с Холма, сделав прощальный круг над страшным пепелищем, они умчались к скалистым горам на севере. Там, в черных пещерах обитали древние демоны, птицы Скаши. Там, в светлых долинах, жили те, кто примет детей, как родных. Усталая Ашк, опустив голову, сидела на земле, глядя на свои руки. Живы птенцы, дети иного народа, который имеет право на жизнь. Даже такой ценой. Нет, именно такой ценой. Она никогда ни в чем не сомневалась.
- Что дальше, Ашк? - спросил он ее.
- Дальше мы будем жить, - отвечала Ашк, - И умрем тысячу раз, и сколько потребуется, пока последний из моего народа не освободится.
Он смотрел на нее. Он видел, сколько крови ушло в землю, и в ветер, и в пламя. Не было рядом Ашк. Была Богиня, воплощение тьмы и леса. Была яростная птица.
- Но это же не Eh-Khere-Ja, - шепнул. Опомнись. Вернись. Раз за разом превращаясь в орудие мести, ты потеряешь себя, Ашк.
- Это мой Eh-Khere-Ja, - сказала, желтыми глазами глядя на него, - Ты со мной, Йинк?
А потом пришел день, и они шли к своему дому. Рано или поздно их пристанище найдут воины. Но тогда множество детей Скаши сможет дать отпор. Почему? Потому что - Ашк уже знала это - черноглазых детей рождается куда больше, чем синеглазых. Больше, чем умерло раньше. Больше, чем было в народе. Может, прошедшие пути тысячи смертей решили вернуться? Может, новые души пришли тропами Богини в мир? Она не знала.