Через два дня под вечер Дики Наяккар сообщил Нкоси, что ночью к нему пожалует гость. Он не стал ничего объяснять, и Нкоси не настаивал. Если его собираются официально передать африканцам, то вряд ли молодому Наяккару известны какие-нибудь подробности на этот счет, все же остальное не имеет существенного значения. Ожидание его не тяготило. Разыскав бумагу и карандаш, он коротал время за рисованием.
Около девяти Дики Наяккар отправился на машине встречать гостя. А Нкоси лег спать. От селения до фермы езды не меньше двух часов, поэтому маловероятно, чтобы гость приехал раньше полуночи. А так как все эти дни Нкоси много работал, то он тотчас же заснул.
Когда он открыл глаза и увидел на краю своей раскладушки Ди Нанкху, то подумал, что видит сон. Перед тем как лечь, он погасил лампу, а сейчас она снова горела. Он неуверенно протянул руку, опасаясь, что Ди исчезнет, но его опасения были напрасны.
— Это не сон, — сказала она.
Теплая сонная улыбка озарила его лицо, наполнив ее сердце радостью. Но улыбку тотчас же сменила тревога.
— Что случилось?
Подумав, она сказала:
— С этим можно подождать до утра.
— Что-нибудь плохое?
— Я же сказала, можно подождать до утра.
— Я скучал по тебе, — сказал он.
— Я тоже.
Он стремительно сел и заключил ее в объятия. Они прильнули друг к другу, и в этот момент она поняла, что отныне все будет хорошо. Она высвободилась из его объятий и направилась к двери, вовсе не пытаясь скрыть свою хромоту. Распахнула дверь и крикнула Дики Наяккару:
— Мы ложимся спать! Покойной ночи!
Последовала короткая пауза, потом Дики Наяккар тоже пожелал им покойной ночи.
Слабая улыбка, не то насмешливая, не то нежная, играла на губах Ди, когда, закрыв на засов дверь, она повернулась к Нкоси. Она задула лампу и стала раздеваться. Нкоси прислушивался к шелесту ее одежды и чувствовал, как все его существо переполняет нежность к этой женщине. И очутившись рядом с ним в постели, Ди физически ощутила, как эта нежность ее обволакивает.
Их руки и ноги переплелись, и они уснули в объятиях друг друга. Потом проснулись, в одну и ту же секунду; как будто их телами управлял единый мозг. И снова были близки, и на сей раз он ласкал ее долго, с удивительной нежностью.
Наконец у мужчины вырвались слова:
— Я люблю тебя!
И потом уже более спокойно, даже чуть удивленно, и вкрадчиво-нежно он повторил:
— Люблю тебя.
И он почувствовал, что по ее лицу катятся слезы. Теперь он знал, что никогда не вернется к той, другой, что бы ни случилось.
Больше они уже не спали. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, ибо только так можно было уместиться на узенькой раскладушке. Но не испытывали неудобства оттого, что нельзя ни вытянуться, ни повернуться, напротив, им было это даже приятно.
— Повтори, — прошептала она.
— То же самое я говорил другим.
— Все равно.
— Ну, хорошо. Я люблю тебя.
Она счастливо вздохнула.
— И все? — спросил он.
— А что же еще? Я знаю, что именно это ты сейчас чувствуешь.
— И этого тебе достаточно?
— Более чем достаточно, милый. О такой близости, какая у нас с тобой, можно только мечтать. Наши сердца бьются в унисон, тела слились. Вот теперь я поняла, что такое любовь. Поняла, что значит быть не совсем одинокой. Я знаю тебя так, как никогда никого не знала. Чего же еще желать? Когда ты спрашиваешь, достаточно ли мне этого…
Он прикрыл ей рот ладонью, не дав договорить.
— Я люблю тебя. И хотя говорил эти слова другим, никогда не вкладывал в них того смысла, какой они приобрели для меня сейчас.
Она сняла его ладонь со своих губ.
— Еще раз повтори.
— Я люблю тебя.
— Еще!
— Что с тобой? Ты, кажется, теряешь рассудок?
— Я приказываю!
— Слушаюсь. Я люблю тебя.
И тогда он впервые за все это время услышал ее смех. Она смеялась весело и радостно. Он почувствовал, что она опьянена любовью.
— Я тебе нравлюсь как женщина?
— Очень, — сухо ответил он.
— Я сама себя не знала. Никогда не думала, чта я такая страстная. Знаю, что могу заставить тебя потерять голову в любую минуту, стоит мне только захотеть. Я как раз и собираюсь сделать это. Я хочу иметь от тебя по крайней мере шестерых детей.
— Уж не собираешься ли ты уподобить меня быку? — усмехнулся он.
— А что? Ты и есть мой бык!
Потом она стала серьезной.
— Ты правда хочешь от меня детей? А они не будут хромыми? Мне бы очень не хотелось этого.