«Энди,
ко мне заходили двое из политического отделения и спрашивали о вещах, касающихся моей личной жизни. Я ждала до девяти, а потом решила поискать тебя в Грасси-Парк. Эту записку я пишу на случай, если мы разминемся. Оставляю ключ. Жди меня в комнате.
Руфь».
Так эти прохвосты успели уже у нее побывать? Зачем они устраивают эту кутерьму? Радость его внезапно померкла, и он вернулся в мир полицейских налетов, допросов, репрессий и тюрем.
Убедившись предварительно, что никто его не видит, он открыл дверь и зажег свет. Ее однокомнатная квартирка была обставлена со вкусом, на стенах висели репродукции Секото [16] и Ван-Гога. Вдоль одной из стен тянулись книжные полки. Доктор Дюбуа, Пейтон, Мопассан, Горький, Стейнбек, Говард Фаст. Проигрыватель стоял рядом с удобной кушеткой, заваленной цветными, подушками. Застекленные двери вели на балкон, откуда открывался прекрасный вид на университет и гору. К жилой комнате примыкали кухня и ванная, облицованная голубым кафелем.
Прежде всего, чтобы немного взбодриться, он решил принять душ. Вода бежала по шее, по спине и груди, и блаженное тепло разливалось по всему его усталому телу. Он поднял голову, подставляя лицо брызжущим струям… О чем они, интересно, спрашивали Руфь? Эти шпики буквально наступают ему на пятки. Сперва — в Г расой-Парк, теперь здесь. Какого черта им надо? Может быть, им не нравятся его друзья? Его образ мыслей? Любовь к белой девушке? А может быть, они подозревают его в подрывной деятельности? Считают зачинщиком кампании ПАК? Поистине, кого боги хотят погубить, они лишают разума. Он энергично растерся полотенцем и вдруг ощутил, что сильно голоден. Прямо-таки зверски голоден. Ведь он весь день ничего не ел. Эндрю неумело нарезал хлеб, подогрел кофе и поставил сковородку на огонь, собираясь жарить яичницу. Двух яиц, пожалуй, достаточно, три много. В холодильнике он нашел несколько помидоров, разрезал их и уселся за стол. К задней стоне двери был прикреплен выцветший и побуревший плакат конгресса; плакат призывал к бойкоту товаров, контролируемых националистами[17]. Следовал список товаров.
После еды он почувствовал себя много лучше и, бодрый и умиротворенный, вернулся в комнату, чтобы подождать Руфь. Сквозь стеклянную дверь он видел огни университета на фоне черной массы Столовой горы. Он даже различал Джеймсон-Холл и общежитие — россыпи светлых точек по склону. Эндрю налил себе бренди и добавил содовой. На кушетке валялся непрочитанный «Аргус», но сейчас у него не было настроения читать. Музыка — вот что ему надо. Ящик для пластинок стоял справа от проигрывателя. Смётана. Он знал эту вещь наизусть. «Влтава» из «Ма власт»[18]. Моя родина. Патриотический гимн, пробуждение национального сознания. Любимейшая его музыка. Эндрю отворил дверь на балкон, и в комнату ворвался легкий ветерок, напоенный запахом сосны. Он поставил пластинку, включил проигрыватель и потушил свет в комнате. Потом удобно развалился на диване с бокалом бренди в руке. Эту пластинку он всегда слушал у Эйба. Где-то он вычитал, что Сметана, как и Лист, показал, что музыку можно тесно связать с духовной жизнью эпохи, что его музыка сыграла свою роль в борьбе за прогрессивные идеи, которые призваны были внести здоровый, раскрепощающий дух. Это писал человек ученый, эрудированный. Да, сэр, как говорит Эйб, чтобы выработать подлинно южноафриканские формы искусства, мы должны развивать национальную культуру всех народностей, живущих в этой стране. Флейты поют соло: где-то высоко в Шумавских горах берет свои истоки Влтава. Как хорошо знакома ему эта музыка, он различает каждый инструмент, каждую ноту. Дьявольски странно ожидать, пока струны подхватят лейтмотив, когда кругом сжигают пропуска, бунтуют, а сам он убегает от агентов особого отделения. Все равно что играть на скрипке, когда Рим объят пламенем пожара. Вот музыка зазвучала громче — это идет сельская пирушка. Поют и отплясывают на свадьбе крестьяне. Зеленые берега Влтавы усеяны телами убитых в Шарпевиле и Ланге. А он, Эндрю, ждет белую девушку, которую любит страстно, всей силой души. Вместе с Руфью он проплывает через Прагу, до Вышеграда, где река разливается широким величественным потоком. Могучим, как толпа на похоронах в Ланге. От берега до берега — черные лица. Полные достоинства и затаенной угрозы под внешней невозмутимостью. Как вода на дне плавательного бассейна на Гановер-стрит. Внезапно нарастает экспрессия, темп убыстряется — это река Влтава перехлестывает через пороги Святого Яна. Нежданное извержение. Зловещее и грозное, как разъяренная толпа, сжигающая свои пропуска. Необоримое, как юго-восточный ветер, бушующий на углу Теннант-стрит. Неукротимое, как характер его матери. Как ее безмолвный гнев, за который ее нельзя винить. И который тринадцать лет назад в один непогожий день погубил ее. Это было давно, так давно. Когда «черный бычок поскакал на лужок».
17
Националисты — члены Националистической партии, правящей партии Южно-Африканской Республики.
18