Эндрю рассеянно посмотрел на трогательную группку, которая продолжала стоять под хлещущим ливнем. Мимо пробежали две белые женщины, спеша укрыться под навесом на автобусной остановке. К молящимся примкнул какой-то пьяница, он шумно грыз земляные орехи…
Как-то раз после ужина мать вымыла посуду и попросила его вытереть. А он как раз зачитался романом «Вдали от обезумевшей толпы». Только что открыл для себя Уэссекс — любимое место действия книг Гарди, глубоко проник в сложные проблемы овцеводства и заинтересовался соперничеством между Гэбриелом Оуком и Болдвудом, двумя претендентами на руку прелестной Батшебы.
— Кому я говорю, Эндрю!
— О’кей.
— Ты вытрешь посуду?
— Да.
Он продолжал читать. Не успел он приступить к сцене продажи овец в Грин-Хилл, как на пол упала первая тарелка. Он поднял глаза, растерянный. Она разбила вторую тарелку.
— Не надо, ма.
За тарелками последовало блюдце.
— Ну пожалуйста!
Она с холодной методичностью била посуду, а он только беспомощно смотрел на это. Да и что можно было поделать, когда на нее находил такой стих?..
Унылое пение на Грэнд-Парейд закончилось, и молодой мужчина стал молиться на африкаанс. Мальчик дрожал под дождем, все крепче прижимая к груди молитвенник…
А однажды она смутила его при всех. В Бригейд-Холл показывали короткометражки Чарли Чаплина. Зал был набит до отказа, и те, кто не мог купить билеты, смотрели фильм сквозь открытое окно.
— Эндрю!
Она стояла где-то далеко, с краю толпы, на улице, а он занимал выгодное положение на подоконнике.
— Эндрю! Ты знаешь, что уже двенадцатый час ночи?
Его охватило сильное смущение.
— Если ты сейчас же не отправишься домой, я приведу Джеймса.
Зрители захихикали.
— Ты идешь или нет?
— Он у тебя такой черномазый, а ты с ним говоришь по-английски, — съязвил кто-то.
Все покатились со смеху.
Понурив голову, он выбрался из толпы и тихо на-правился домой, униженный и раздавленный. Иногда она устраивала такое! Но бывали и другие дни, когда она забывала об их бедности, о счетах, по которым не могла уплатить, когда она даже защищала его от Джеймса и Питера. Они сидели в кухне, смеясь и болтая, словно старые друзья. Она отчаянно пыталась сохранить хоть некое подобие благопристойности, но в их положении это было почти невозможно. «Только бы она выздоровела!» — помолился он за мать. Он был уверен, что миссис Хайдеманн соврала. Наверняка она соврала, эта грязная потаскуха, которая вечно суется не в свои дела. Он даже представить себе не мог, чтобы его мать умерла. Это просто немыслимо.
Глава двенадцатая
У вокзала Эндрю посчастливилось сесть на автобус, который шел к Гановер-стрит. Вопреки обыкновению, он был почти пуст. Эндрю заглянул в кошелек и убедился, что денег на проезд хватит лишь в обрез. Но идти домой под таким дождем было просто глупо. Он и так уже промок насквозь, даже слышно, как вода хлюпает в ботинках. Неожиданно, заметив на переднем сиденье Аннет и Джеймса, о чем-то между собой беседовавших, он замер на месте. К счастью, они сидели к нему спиной. Он торопливо взбежал на второй этаж и, задыхаясь, упал на первое попавшееся сиденье. Они не могли его видеть, и все же его спасла чистая случайность. Неужели Джеймс уже знает? Аннет, вероятно, ездила за ним в какой-нибудь ресторан для белых? Откуда они? От доктора? Из больницы? Его пронизала невольная дрожь. Мириам — славная женщина, с ней он всегда был в хороших отношениях, не то что с Аннет. Аннет была белокожая и, как и Питер, походила на крысу. В девятнадцать лет она оказалась с ребенком и вьинуждена была выйти замуж за презираемого человека. Теперь она жила в Уолмер-Эстейт, гораздо лучше обеспеченная, и занимала гораздо более высокое положение в обществе, чем в прежние времена, когда жила в Шестом квартале. Ее старший сын Мервин был на два года моложе Эндрю, но все еще торчал в начальной школе. Аннет завидовала школьным успехам Эндрю. Он редко бывал в ее доме с кирпичным фасадом, только на рождество, а она, в свою очередь, редко появлялась в Шестом квартале. Они с Джеймсом не выносили друг друга, и если теперь они вместе, значит, дело плохо…