Эндрю с удовольствием принялся за кашу. Во время еды он не проронил ни слова и, только когда с завтраком было покончено, повернулся к сестре.
— Мириам!
Она перестала разливать кофе и медленно подняла глаза на брата.
— Пожалуй, мне придется пожить некоторое время здесь.
— Мне кажется, это невозможно.
— Из-за Кеннета?
— Да, из-за Кеннета.
— Это я беру на себя.
— Было бы лучше, если бы ты поселился где-нибудь в другом месте. У Эйба нельзя?
— Он тоже под подозрением. На прошлой неделе и у него была полиция.
— А Грасси-Парк?
— Дом под надзором полиции.
— Я боюсь Кеннета.
— Тебе нечего бояться.
Эндрю решительно поднялся.
— Я сегодня вернусь поздно. Оставь мне горячего кофе.
— Пожалуйста, будь осторожен, Эндрю.
— Обо мне не беспокойся.
Он надел пиджак и повязал галстук.
— Я буду около одиннадцати. Бели Кеннет начнет ворчать, пошли его к черту.
Он чмокнул ее в щеку, вышел в коридор и небрежно захлопнул за собой дверь.
Глава двенадцатая
Едва за Эндрю затворилась дверь, Мириам услышала, как заворочался в постели Кеннет. Она тяжело опустилась на скамейку. Слава богу, что они не встретились лицом к лицу. Муж и брат. Она боялась Кеннета, да и Эндрю, кажется, хороший упрямец. Он совсем не тот, каким она знала его раньше. Зрелый и уверенный в своих силах. Никому не известно, что может произойти, если встретятся эти двое.
— Мириам!
Она покорно поднялась.
— Мириам! — еще раз крикнул Кеннет из спальни. — С кем это ты, черт побери, разговаривала?
— Это не важно, совсем не важно, Кеннет.
Она отчетливо представила себе, как Кеннет сидит сейчас в постели и пытается достать брюки. Тонкие, белые, паучьи руки тянутся сювозь прутья спинки. Он схватит их, натянет, а потом будет сидеть, ковыряя в зубах сломанной спичкой, вытянув перед собой красные, в ссадинах, ноги. Его ноги всегда вызывали у нее отвращение.
— Это не важно, Кеннет. Совсем не важно.
— А для меня очень важно!
Он вошел в кухню босой, на ходу натягивая рубаху.
— Кто был здесь утром?
— Никто, Кеннет.
— А чья это грязная тарелка?
— Умоляю тебя, Кеннет.
— Эта черная свинья Эндрю?
— Мой брат не черная свинья.
— Так был все-таки Эндрю или нет?
— Это не имеет значения.
— Был он здесь, я спрашиваю?
— Да, он был здесь, — сказала она и беспомощно опустилась на прежнее место.
— Ты хочешь сказать, что пустила этого мерзавца в мой дом?
— Ему негде было переночевать.
— И ты имела наглость приютить его?
— Да!
— Кто разрешил тебе?
— Больше ему некуда было идти.
— И этот червяк приполз обратно?
Она сочла, что разумнее всего промолчать. Лучше сложить грязную посуду в мойку.
— Кто тебе позволил пустить его в дом?
Она отвернула кран, подставила ладонь под струю и стала ждать, когда пойдет горячая вода.
— Я тебя спрашиваю!
Она взяла мыло и намылила мочалку.
— Черт побери, я с тобой говорю!
Она собрала с тарелки Эндрю остатки пищи и бросила в помойное ведро, затем опустила тарелку в воду.
— Отвечай!
— Пожалуйста, забудь об этом, дорогой.
— Не хочу!
Дальше все произошло так стремительно, что она не успела даже опомниться. Он выбил тарелку у нее из рук, и она разлетелась на мелкие кусочки. Мириам в оцепенении уставилась на пол.
— Когда муж опрашивает, изволь отвечать!
— Что тебе от меня нужно?
— Почему ты пустила Эндрю в дом?
— Он мне брат.
— Это для меня ничего не значит.
— А для меня значит.
— Ты еще смеешь огрызаться?
Мириам отвернулась и стала мыть посуду. Он выхватил у нее из рук чашку и оо всего размаху швырнул об стену. Осколки рассыпались по линолеуму.
— Я не вернусь до тех пор, пока ты не перестанешь буянить, — оказала она, снимая фартук.
— И куда же ты надумала идти?
— Это мое дело.
— Ты останешься дома.
Какое-то мгновение они с вызовом смотрели друг на друга.
— У тебя хватило наглости пустить в мой дом эту черную свинью?
— Я пустила в дом брата.
— Убийцу собственной матери! Может быть, и хорошо, что она умерла! А то наплодила бы еще таких же.
— Пожалуйста, не задевай мать.
— Не указывай, что мне можно говорить, а чего нельзя!
— Моя мать не имеет ко всему этому никакого отношения.
— Она произвела на свет этого черного выскочку!