— Наверно, это был Кгосана.
— Кто это был, я точно не знаю, но его выступление, безусловно, свидетельствует о политической naiveté[40], которая граничит с преступлением. В самом начале они передают инициативу в руки врага.
— Вы говорите, словно на занятиях с учениками, — усмехнулся Браам.
Эйб игнорировал его замечание и продолжал, обращаясь к Джастину:
— Надо с самого начала внушить людям, что угнетению подвергаются не отдельные группы населения, а все. Они должны рассматривать себя не как африканцев, цветных, индийцев или белых, а как единый народ, стремящийся уничтожить национальный гнет. Расизм нельзя искоренить расизмом или путем разрозненных выступлений.
— Браво! Браво! — презрительно сказал Браам.
— Очень хорошо, — нетерпеливо возразил Джастин, — но куда все это нас приведет? И куда мы пойдем дальше? Мы что, будем штаны просиживать, обсуждая мельчайшие достоинства и недостатки политических теорий?
— Не надо умалять значение политических теорий!
— Прекрасные слова! Только как воплотить их в жизнь?
— Путем просвещения.
— В школах? — снова вмешался Браам.
— Нет, в жизни. Я имею в виду просвещение, а не обучение. И прежде всего просвещение в идейном плане. Народ, который хочет добиться своего собственного освобождения, должен ясно сознавать, что признание расизма означает отречение от элементарной гуманности.
— И как же осуществлять это просвещение на практике?
— Путем сплочения масс, для чего надо использовать любой непосредственно затрагивающий их вопрос.
— Ну, а кто сейчас стоит на оппортунистической позиции? Ты имеешь в виду локальные мероприятия, не правда ли?
— Да, если события рассматриваются в их взаимосвязи, как звенья одной и той же цепи.
— Ну знаешь ли, — вспылил Джастин, — я долго слушал таких интеллигентов, как ты, — если вас можно назвать интеллигентами. Вы только и умеете, что говорить, говорить и говорить! И никогда ничего не делаете. По всем вопросам вы занимаете негативную позицию. Возражаете против всего. А вам никогда не приходило в голову, что вы можете ошибаться?
— Прежде чем что-нибудь делать, мы должны ясно себе представить, что мы собираемся делать и каковы будут последствия. Тщательно выбрать моральное оружие и наметить плацдарм боевых операций.
— Где же это? — не унимался Браам. — В школе?
Эйб игнорировал его замечание.
— Если наша борьба носит принципиальный характер, мы не можем позволить себе отходить от принципов.
— Будь прокляты эти принципы! — сердито сказал Джастин. — Ты рассуждаешь о принципах, в то время как люди голодают, томятся в тюрьмах или в ссылке. Ты разглагольствуешь о гуманности в напыщенном академическом тоне, в то время как жертвы Шарпевиля взывают к мести. А разве наши противники пекутся о гуманности и принципах?
— Не впадай в истерику. Это неэстетично.
— У меня есть все основания впадать в истерику, и меня не волнует, эстетично это или неэстетично. Я продолжаю ратовать за объединенную забастовку всех небелых. Разве я не прав или беспринципен?
— Если ты ратуешь за объединенную забастовку всех неевропейцев, ты фактически признаешь расизм.
— Знаешь, ты просто махровый реакционер!
— Почему бы тебе еще не назвать меня шпиком?
— Ты всегда мыслил в этом плане?
— Ну, положим, не всегда, но ведь идеи развиваются.
— Твою квартиру обыскивали. Так? Ты под подозрением. Так? Если завтра тебя бросят в тюрьму, как ты будешь реагировать?
— Физически — не знаю. Что же касается моральной стороны вопроса, то я вполне сознаю, что являюсь жертвой общества, которое старается лишить меня многих прав, но вместе с тем никогда не лишит права размышлять и постигать его сущность.
— Разумеется, разумеется, разумеется. Давай-ка теперь, разнообразия ради, вернемся к действительности. Завтра, как обычно, я буду заниматься организацией забастовки. Я думал, что могу рассчитывать на вас двоих. Вы готовы мне помогать?
— Нет, на предложенных тобой условиях — нет.
— Ты испугался практических дел?
— Нисколько. Я готов организовывать забастовку рабочих вообще, а не цветных или африканских рабочих.
— Хорошо, рабочие вообще. Какая, черт возьми, тут разница! Ты готов агитировать рабочих?
— За что?
— Вот проклятье! Неужели начнем все сначала?
— Думаю, это необходимо.
— А ты, Эндрю, согласен помочь?
— Я готов агитировать рабочих.
— Завтра я буду распространять в Ланге листовки с призывом бастовать. Пойдешь со мной?