В конце концов он все-таки решил не возвращаться домой и лениво побрел вдоль Док-роуд. Улица была почти пуста, темная, скучная и непривлекательная. Грязные, мрачные, зловещие переулки были усеяны пустыми консервными банками, обрывками старых газет и всяким мусором. Открыто было лишь одно заведение, принадлежавшее греку, — кафе, с тускло освещенными, засиженными мухами окнами. Когда Браам вошел, проигрыватель ревел что было мочи:
Он выбрал столик в сторонке, как можно дальше от проигрывателя, и угрюмо опустился на стул. Невыразимое одиночество тяготило душу. Ему вспомнились ночи, когда он бродил по улицам, бесцельно бродил по темным, полным соблазнов переулкам возле Сигнальной горы. Просто бродил и, быть может, разговаривал сам с собой. Вокруг не было ни души — только он и призрачная безотрадная ночь.
Вот он бредет по светлеющей Дарлинг-стрит, ожидая, когда над Клооф-Нек взойдет солнце. Бледные неоновые рекламы и неестественная тишина. Предрассветный ветерок гонит по улице клочья газет. Возвратившись в свою комнату, он в изнеможении валится на спальный мешок. Ночи без друзей и без женщин, угрюмые, враждебные ночи.
Хозяин-грек, сидевший за кассой и подсчитывавший выручку, прервал свое занятие и взглянул на Браама.
— Ну что? — устало осведомился он.
Браам ничего не ответил. В кафе были только он и три размалеванные цветные девицы. Они сидели возле проигрывателя. По всей вероятности, проститутки. Они не говорили между собой. Просто сидели за грязным столом, рассеянно слушая музыку.
— Вам что-нибудь подать? — поинтересовался хозяин.
Браам опять промолчал.
— Кофе? Пончики? Сигареты?
— Кофе, — сказал Браам, хотя на самом деле ему не хотелось кофе.
— Один кофе, — крикнул хозяин за перегородку.
Браама охватила дикая тоска, ему нужно было с кем-то поговорить, с кем угодно, хотя бы с цветными девицами.
Поцеловать обещаешь?
Что ж, губы свои готовь…
Две девицы поднялись и пошли танцевать.
Девицы, плотно прижавшись друг к другу, медленно покачивались на месте. Танец был отчаянно скучный и унылый, а сами девицы с их печальными, как бы одеревеневшими лицами походили на лунатичек. Оставшаяся за столом нх подруга украдкой поглядывала на Браама.
— Хелло! — заговорил он.
Девица пристально разглядывала свои ногти. Под ярким лаком они были грязные.
— Привет! — снова сказал он.
— Привет, — протянула девица и посмотрела в его сторону.
— Потанцуем? — продолжал он.
— Конечно.
Она встала. Браам подошел к ней, и они начали неловко двигаться в такт музыке. Вблизи она выглядела значительно старше, чем показалось ему сначала. Настоящая уродина. Широкие скулы, расплющенный нос, чересчур ярко накрашенные губы. И ко всему еще этот отвратительный запах изо рта.
Браам чувствовал, как в нем напрягается каждый мускул. Под тонкой блузкой он ощущал ее горячее тело.
Две девицы продолжали танцевать, не обращая внимания на свою подругу и ее партнера.
— Эй, вы! — крикнул хозяин-грек.
Браам взглянул на него.
— Прекратите сейчас же!
— Что?
— Здесь это не разрешается.
— Что не разрешается?
— Вы хотите, чтобы у меня отобрали лицензию?
— О чем ты толкуешь?
— Здесь не танцуют с цветными девушками.
— Иди к черту!
— Хотите, чтобы я вызвал полицию?
— Заткни пасть!
Пришлось прервать танец и сесть за столик. Браам весь кипел от злости.
— Ты сердишься? — спросила девица.
— Просто все это чертовски дико!
— А на меня ты не обиделся?
— Ни капельки.
— Знаешь, ты мне нравишься. Как тебя зовут?
— Джон. Джон Кутце, — солгал он. — А тебя?
— Называй меня Глэдис.
— О’кей, Глэдис. Хочешь кофе?
— Спасибо, не хочу.
— Тогда чего же ты хочешь?