Должно быть, днем от вида, открывавшегося из патио, захватывало дух: к востоку, насколько хватает глаз, плавными грядами раскинулись пустынные холмы, на которых там и сям возвышались грубые черные стволы дубов. В этот час укутанные туманом холмы напоминали великанов, заснувших под огромной белой простыней.
Убедившись в том, что из освещенных окон за мной никто не наблюдает, я проворно пересек патио. Белая, как лепесток розы, луна бесшумно плыла в чернильной воде бассейна.
К дому примыкал просторный гараж в форме кочерги, а между двумя его крыльями располагалась автомастерская, попасть в которую можно было лишь со стороны фасада. В гараже стояли два катафалка и личные машины Сэнди, а вот в дальней его части, наиболее отдаленной от жилых помещений, располагался крематорий.
Скользнув за угол гаража, я пошел вдоль стены.
Сквозь густые кроны росших здесь огромных эвкалиптов свет луны не пробивался вовсе. Воздух был напоен лекарственным запахом, земля - устлана толстым ковром опавших листьев, хрустевших у меня под ногами.
Мне хорошо знакомы все уголки Мунлайт-Бей, а этот - в особенности. Многие ночи я провел, исследуя наш забавный городок, и во время этих вылазок мне не раз доводилось делать довольно страшные открытия.
Впереди и чуть левее от меня холодным светом мерцало окно крематория. Я приближался к нему с уверенностью - и правильность ее вскоре подтвердилась, - что сейчас увижу нечто гораздо более странное и жуткое, нежели то, что довелось увидеть нам с Бобби Хэллоуэем одной из октябрьских ночей, когда нам обоим было по тринадцать...
***
Пятнадцать лет назад я был так же безрассуден, как любой мальчишка в моем возрасте. Меня так же, как всех моих сверстников, завораживала и неодолимо влекла к себе зловещая тайна смерти. С Бобби Хэллоуэем мы дружили уже тогда, и как-то раз наши головы посетила шальная мысль пошарить во владениях хозяина похоронного бюро в поисках чего-нибудь мерзкого, ужасного и отвратительного.
Не помню уж, что мы рассчитывали - или надеялись? - там найти. Может, коллекцию черепов? Или дверную штору из человеческих костей? Потайную лабораторию, в которой тайные маньяки Фрэнк Кирк и его сын Сэнди призывали из грозовых туч молнии, чтобы оживлять наших умерших соседей и затем использовать их в качестве рабов для готовки и работы по дому? А может, в одном из мрачных, заросших ежевикой уголков розового сада мы ожидали найти алтарь для поклонения богам зла?
В то время мы с Бобби буквально зачитывались произведениями Г. П. Лавкрафта.
Бобби и сейчас любит повторять, что мы были странными парнями. "Да, соглашаюсь я, - конечно, но не более и не менее странными, чем остальные наши сверстники". - "Может, и так, - кивает Бобби, - да только все они выросли и растеряли свои странности, мы же - наоборот".
В этом я с Бобби не согласен. Мне не кажется, что я более странен, чем любой из тех, с кем мне доводилось встречаться. На самом деле во мне гораздо меньше странного, чем в ком-либо еще.
То же самое относится и к Бобби, но поскольку он чуть ли не молится на свои воображаемые странности, то и от меня ожидает того же.
Бобби настаивает на том, что он чудной. По его словам, осознавая и культивируя свои странности, мы тем самым оказываемся в большей гармонии с природой, поскольку она сама по своей сущности чрезвычайно странна.
Так или иначе, но той октябрьской ночью на заднем дворе похоронного бюро мы с Бобби Хэллоуэем обнаружили большой гараж, а в нем - окно крематория. Загадочный свет, струившийся оттуда, притягивал нас словно магнит.
Окно располагалось высоко, и мы, тогда еще недоростки, никак не могли дотянуться, чтобы заглянуть в него. Крадучись, словно коммандос, проникшие на разведку во вражеский лагерь, мы притащили из патио белую тисовую скамейку и поставили ее под окном.
Взгромоздившись бок о бок на лавку, мы наконец-то смогли разглядеть, что делалось внутри.
Окно было занавешено жалюзи, но кто-то опрометчиво оставил его створки открытыми, и нам были прекрасно видны и Фрэнк Кирк, и его помощник, занятые своей работой.
Лившийся из комнаты свет был недостаточно ярок, чтобы причинить вред моим глазам. По крайней мере именно в этом я старался убедить себя, прилепившись носом к стеклу. Хотя меня сызмальства приучали к осторожности, я все же оставался обыкновенным мальчишкой с присущими каждому из них страстью к приключениям и духом товарищества. Поэтому в тот момент я, возможно, был готов сознательно рисковать своими глазами, лишь бы только вкусить сладость этого момента на пару с Бобби Хэллоуэем.
На каталке из нержавеющей стали возле окна лежало тело пожилого мужчины. Оно было накрыто простыней, и мы видели лишь его опустошенное смертью лицо. Седые с желтизной волосы покойника были всклокочены, будто смерть застигла его во время ураганного ветра, однако по серому восковому лицу, ввалившимся щекам и ужасным потрескавшимся губам можно было понять, что несчастного свела в могилу вовсе не буря, а долгая и мучительная болезнь.
Даже если бы мы знали этого мужчину при жизни, нам ни за что не удалось бы признать его теперь, настолько он был изнурен и пепельно-бледен. Однако если бы мы хоть раз видели его при жизни, сейчас, глядя на его останки, мы наверняка не испытывали бы той сладкой жути, которая пронизывала нас в тот момент.
Нам было всего по тринадцать, и мы гордились этим. Стоит ли удивляться тому, что наиболее восхитительным, замечательным и притягательным в этом трупе нам казалась именно самая жуткая его деталь.
Один глаз мертвеца был закрыт, зато второй - широко распахнут, ярко-красный от страшного кровоизлияния.
Как же гипнотизировал нас этот глаз!
Такой же невидящий, как нарисованный глаз куклы, он тем не менее глядел на нас и, подобно рентгену, видел насквозь.
То замирая от сладкого ужаса, то перешептываясь наподобие двух азартных болельщиков, комментирующих матч, мы завороженно наблюдали за тем, как Фрэнк и его помощник готовят кремационную печь.
В комнате, наверное, было жарко, поскольку оба мужчины стянули с себя галстуки и закатали рукава рубашек. Лица их были усеяны бисеринками пота.
На улице тоже было тепло, но нас с Бобби продирал мороз, а по коже бегали мурашки. Я даже удивлялся, почему дыхание, вырываясь из наших ртов, не превращается в белые облачка пара.
Могильщики сдернули с трупа простыню, и мы с Бобби одновременно выдохнули, увидев, что могут сделать с человеческим телом годы и смерть. Нас била такая же сладостная дрожь ужаса, как та, которую мы испытывали, когда, прилепившись к телеэкрану, смотрели "Ночь живых мертвецов".
Тело было уложено в фанерный ящик и исчезло в полыхающем синим огнем жерле печи. Я судорожно уцепился за локоть Бобби, а он обхватил меня за шею, и мы крепко прижались друг к другу, словно боясь, что какая-то сверхъестественная сила вдруг распахнет окно, втянет нас внутрь и швырнет в пылающую топку вслед за мертвецом.
Фрэнк Кирк закрыл дверцу печи. Ставя финальную точку в долгой человеческой жизни, она громко лязгнула. Этот звук донесся до нашего слуха даже сквозь закрытое окно и отозвался леденящим эхом в грудной клетке каждого из нас.
Позже, вернув тисовую скамейку на ее законное место и убравшись из владений похоронных дел мастера, мы с Бобби расположились на трибунах школьного футбольного поля. Сейчас здесь было пустынно, огни не горели, и поэтому я чувствовал себя вполне уютно.
Мы пили кока-колу и хрустели картофельными чипсами, которые Бобби купил по дороге в магазине "Семь-одиннадцать".
- Классно! Ух как это было классно! - восторженно воскликнул Бобби.
- Круче всего, что мы видали, - согласился я.
- Покруче, чем карты Неда.
Нед был нашим приятелем и прошлым летом переехал с родителями в Сан-Франциско. Неизвестно, откуда и как, но он умудрился раздобыть колоду игральных карт, на которых вместо всяких там валетов и королей красовались совершенно голые девицы в самых откровенных позах. Пятьдесят две разных красотки!