Количество формальностей расстраивало: скорей, скорей! Вернувшись из отдела кадров управления в общежитие, получил у коменданта матрас и постель и понес в комнату.
— Куда пр-решь?! — осадил его на пороге рык. Здоровенный парень осмотрел его разбойничьим нехорошим взглядом.
— Поселили сюда… — неуверенно объяснил Саша.
— Еще один смертник, — насмешливо прохрипел парень. — Давай сюда, — кивнул на пустую койку. — А то Леха сгорел недавно, скучно одному.
Саша положил скатанный тюфяк и помялся.
— На пожаре?.. — неловко спросил он.
— Нет, в пепельнице, — хрюкнул крепыш. — Меня видишь?! Шесть лет работаю — и все жив, и не инвалид. Долгожитель! Достопримечательность! Так что смотри, дело рисковое.
Он схватил Сашу за руку, спрессовал пальцы в слипшийся комок, представился:
— Борис Арсентьев. Старший сержант. Командир отделения. А теперь вали гуляй до шести — ко мне сейчас подруга придет. Ну?!
К шести часам спектакль был готов. Идею застращать новичка наскучавшиеся за зиму пожарные приняли с восторгом.
Саша застал в комнате скорбную тризну. На него не обратили внимания. Пьяные головорезы надрывали души.
— Мир праху его, — трагически возгласил один.
— Все там будем, — мрачно откликнулся другой.
Звякнули граненые стаканы, булькнула изображающая водку вода. Смачно выдохнули, зажевали бутерброды, хрустнули лучком.
— Наливай. Витьку тоже помянем.
— Какой парень! Два года в живых оставался…
Звяк! Бульк! Чавк. Хрусть. Огрызки летели на пол, в окно.
— Приземляюсь — а он уже висит на суку, как бабочка на булавке… Только вчера день рождения праздновали…
Боря заметил, наконец, Сашу, притулившегося в углу на койке.
— На лес прыгали, Витек и напоролся на дерево, — поведал он. — Сгоняй на кухню, притащи наш чайник — синий, без крышки.
— Совсем?.. — выговорил Саша.
— Нет — на минуточку! — рассердился тот и с чувством изобразил руками, как человек накалывается на кол.
Ландскнехты, горько подумал Саша, снимая с газа чайник. Бесчувственные скоты. Еще чай пить будут, бутерброды жрать. Тут их друзья гибнут, а они…
— …так и накрылся, — звучал хмурый голос. — Дают ему приказ — в огонь! И гаси чем хочешь. Сгорел дотла, только черепок нашли беленький…
Рассказ прервался придушенным рыдающим звуком.
Встали, выпили по полстакана воды за сгоревшего дотла.
— Такая наша судьба — светить другим, сгорая, как говорится.
— Ладно бы сгорая, — вздохнул маленький, похожий на подростка. — Вот у Швыдко парашют не раскрылся, собирали его с кочек, как кисель.
(Швыдко был толстый старик-каптерщик, отродясь не прыгавший ни с чего выше табурета.)
Сидели за полночь, кляли судьбу. Из воспоминаний следовало со всей очевидностью, что жизнь воздушных пожарных измеряется неделями и заключается в том, чтобы гореть, тонуть в болотах, задыхаться в дыму и разбиваться, причем иногда всем отделением вместе с самолетом. Гладиаторы по сравнению с ними имели спокойную и безопасную профессию.
— А Андрюха как на полосе препятствий шею сломал? А ведь целый год проработал! Невеста повеситься хотела…
— А Толяна на танцах зарезали, — присовокупил коротышка. Перечень жертв был бесконечен. Каждый выступал с жуткой историей, стараясь затмить остальных.
В разгаре ужасов вломился всклокоченный мужик и сообщил, что час назад Славка умер в больнице от ожогов. Возник ожесточенный спор, кому достанется Славкин серый костюм. Боря грохнул по замусоренному столу так, что лампочка под потолком заплясала: брать джинсы теперь его очередь. Остальное имущество покойного разыграли по жребию.
— Вот так и твое будут делить, салага, — зловеще предрек коротышка, последним покидая комнату. Саша сидел застывший, с ненадкушенным бутербродом в руке.
Ночь он пролежал в ознобе. Дремотная темнота расцвечивалась картинами катастроф, и реквиемом плыла последняя реплика: «С этой работой до зарплаты не доживешь».
Засерел рассвет, потянуло холодком из форточки, затрещало птичье пение. Да, это было здорово — жить и работать среди людей, постоянно рискующих жизнью: это ставило его в равные условия, любой из этих здоровяков мог погибнуть раньше его, и здоровье тут ни при чем. Такая доля — мужская! Достойная! Честная игра!
— Не раздумал? — внимательно спросил его Боря утром.
— Нет! — с подъемом ответил он.
Неожиданно Боря схватил его за подмышку, легким вращающим движением сбил с равновесия и послал через всю комнату — Саша плюхнулся на койку.