День пролетел, как одна минута, Оливер понял, что наступил вечер только, когда хлопнула входная дверь, и он услышал голос ненавистной женщины. От ее голоса все радостные мысли и хорошее настроение в раз испарились. Да, ребенок — тоже человек, но он еще совсем мал, чист и невинен, чтобы быть таким же мерзким существом, как взрослые люди. А благодаря Мие Оливер вспомнил, что все люди такие. Они врут, изворачиваются, предают, ничего хорошего в людях нет. И вот, забыв об этом на целый день, Оливер снова вспомнил, когда увидел Мию в коридоре. Он понятия не имел, где она была весь день, да и ему не хотелось этого знать. Не услышав ни одного вопроса от женщины, — а она задала их как минимум три, — Оливер оставил на нее ребенка, перед этим щелкнув его по носу и подмигнув, поднялся на второй этаж, заперся и стал работать. Хотя бы в его работах люди были идеальны. Идеальны, потому что неживые, а значит, они не смогут делать те гнусные вещи, в которых Оливер их обвинял. Они состоят лишь из бумаги, остатков карандаша, быть может, масла, мела, угля или еще чего-то, чем он работал. И так этим людям шло куда больше. Странно было так думать, но у Оливера всегда есть на это оправдание — он человек искусства, он имеет право на подобные суждения. Тем более, ведь он прекрасно знает, что люди — нечто временное, непостоянное, в отличие от того, чем они занимаются и что оставляют после себя. Их труды вечны. От строителей остаются здания, от ученых — изобретения, от писателей — книги, от музыкантов — песни. А он оставит после себя всех этих людей, идеализированных на холсте. И на эту мысль он имел право — он художник, он создатель идеала. Он все видит, чувствует, осязает, пропускает через себя. Да, и у него иногда случаются неудачи, но сейчас он предпочитает не видеть их, накрыл все до единой тряпками.
Работа полностью поглотила мужчину. Он занимался лишь тем, что писал картины, делал наброски, разбавляя это последними уроками в художественной школе перед летними каникулами и помощью своим студентам с выпускными проектами. Он не жалел времени, сил, материалов, идей — всё, что у него было, он с легкостью отдавал своим ученикам. Их работы должны быть самыми лучшими, просто идеальными, и он сделает все, что от него зависит, чтобы так и было. Оливер почти не спал, забывал есть и перестал разговаривать даже с родителями, настолько важным для него стал каждый проект. А ведь еще своя работа есть. И, конечно же, маленький сын, о нем Оливер не забывал никогда. Он исправно занимался Кевином, оставался с ним и следил, гулял, ухаживал, делал все, что от него требовалось. Он любил жизнерадостного, любопытного и непоседливого ребенка, растущего как будто по часам, а не по дням. Тот был таким разным, необычным, открытым. Он был единственным, помимо учеников, с кем Оливер общался, к кому проявлял хоть какие-то чувства. Мужчина уже и думать забыл о том, что это может быть не его ребенок, он считал Кевина своим сыном, самым близким ему человеком, пускай еще таким малышом, и тот отвечал ему взаимностью.
Иначе обстояли дела с Мией. Ее Оливер не замечал. Он не видел ее, не слышал, не слушал. Он перестал думать о ней. Вспомнил только пару раз, когда ездил смотреть квартиру для переезда. Ведь из-за нее он переезжает, из-за Мии. Быть может, она пыталась как-то привлечь его внимание, говорила с ним и старалась что-то донести, но Оливер этого не замечал. Он слышал ее, лишь когда она говорила о ребенке — его он игнорировать не мог. А также он обращал внимание на женщину, если это хотя бы как-то касалось его сына.
— Ты идиотка?! — фраза, сказанная им Мие за долгое время молчания, прозвучала крайне грубо. Он налетел на нее, когда женщина вошла в дом со стопкой писем. Та вздрогнула от неожиданности и недоверчиво скривилась, глядя на мужа.
— Чего? — шикнула в ответ.
— Ты оставила ребенка одного! Ты вообще нормальная?! — он замахал руками, не зная, как еще можно выразить свое недовольство. Ей, кажется, было все равно. Она смотрела на него, как на идиота. Оливер схватился за голову, не отводил глаз от Мии. Как она его раздражала. Оставила ребенка без присмотра, а теперь еще кривится, словно не виновата. Точно идиотка ненормальная.
— Я вышла за почтой, алло! — повысив голос, она потрясла перед его лицом газетой и парой писем. Он обвиняет ее неизвестно в чем, псих. Она деловито скрестила руки на груди. — В чем проблема?
— Это дело на минуту, а тебя не было больше пяти! — процедил он, оскалившись. — Ребенок был один все это время! Знаешь, где я его нашел? Точнее, что он делал?! Пытался телефон скинуть со стола! За шнур! А если бы ему прилетело по голове?! — прижав Мию к двери, он кричал ей в лицо.
— Так что же ты одного его оставил?! — она не выдержала и закричала в ответ. Это он посмел обвинять ее в безответственности? Сам-то разве лучше? Миа тоже оскалилась. — Шалавень твоя решила побеседовать со мной. Про тебя, между прочим, — выплюнула она эти слова. Оливер еще больше скривился.
— Чего? Ты совсем уже ебанулась? — злобно фыркнул он, склонившись ниже. Резко отстранился — Миа дала ему по губам стопкой.
— Ты знаешь, что я ненавижу, когда ты так со мной говоришь, — отчеканила она. — Где ребенок?
— Хм, — Оливер снова хмыкнул, облизал губы, а затем отодвинулся, продолжая смотреть на Мию. Злость во взгляде сменилась на презрение. — С кубиками играет. Я нашел, чем занять его, раз ты не смогла, — произнеся это надменным тоном, Оливер развернулся и походкой победителя пошел по коридору. Последнее слово осталось за ним, Миа же проиграла. Женщина тяжело и громко вздохнула, но Оливер уже не слышал этого, он шел к себе, чтобы снова приняться за работу.
Еще какое-то время они игнорировали друг друга. Мужчина не знал, сколько это уже продолжалось, не считал нужным это знать. Скоро всё закончится, он переедет на квартиру, которую нашел недалеко от работы, так что даже нет смысла пытаться наладить отношения, тем более, своих дел все еще было очень много. Например, у учеников скоро будет защита, нужно натаскать их для выступления, морально настроить, что их могут завалить вопросами, в сотый раз проверить работы. Все должно быть идеально. А параллельно с этим у него было несколько крупных заказов, которые тоже надо было закончить. Времени катастрофически не хватало, а тут еще Миа пристала к нему в один из дней.
— Эй, можешь помочь мне? — спросила женщина, стоя в дверях мастерской. Оливер в этот момент точил карандаш перочинным ножом и, как и полагалось, не слышал Мию. Он стоял у мольберта вполоборота к двери. — Оливер? Кхм-кхм, — позвала она вновь, закашлявшись. Тот не обращал внимания. Вздохнув, Миа заговорила громче. — Посидишь с Кевином?
— Что? — он услышал заветное слово — Кевин. Повернулся и внимательно посмотрел на жену. — В чем дело? — отрывисто спросил у нее.
— Ты можешь посидеть с ним пару часов? — тише спросила та. Снова кашлянула. — Мне нужно в клинику съездить. Я, кажется, заболела, — протянула, закусив губу.