Я купил и послал.
А вскоре я получил письмо и от доктора Ивана Кирилловича. Вот что там было написано:
«Приходил поздравлять меня с Новым годом Василий Иванович Шумейко. Прибежал на лыжах в новеньком красном лыжном костюме. Бежит, раскрасневшийся, а на плече у него сидит галка. Говорит, что галку он уже научил танцевать, а вот утка никак не хочет. «Но я ее, говорит, все равно научу!»
Ох, выйдет из нашего Василия Ивановича второй Дуров, ох, выйдет!»
Мирмехти Сеид-Заде
Школьница Хумар
Иван Дмитриевич Василенко
Семейный совет
Шестого ноября, в последний день четверти, раньше всех домой вернулся Миша. Для школьного вечера девятиклассники приготовили сцены из «Разлома» Лавренева, а Мишин класс, восьмой, — из «Леса» Островского. Миша должен играть Аркадия Счастливцева; роль свою знал он нетвердо и теперь, став в кабинете отца перед зеркалом, принялся усердно повторять ее.
Вслед за Мишей вернулась из школы Маша, девочка лет тринадцати, смуглая, с печальными глазами, с неторопливо-спокойными движениями — вся в мать. Она постояла у двери кабинета, откуда слышались дребезжащий смех и жидкий голос Счастливцева, снисходительно улыбнулась и пошла в кухню. В кухне, как и во всех комнатах, уже было к празднику побелено, вымыто, прибрано. Маша поставила на плиту кастрюлю с супом, а в духовую задвинула жаровню с уткой и пошла в столовую накрывать на стол: мама, фельдшерица детской больницы, сегодня придет только в пять часов, — вот Маша и заменяет маму.
В парадную дверь трижды постучали. Так, кулаком, обычно стучит Ваня, самый младший в семье, только в прошлом году начавший ходить в школу. Но сейчас стучит он что-то очень громко и торопливо — не случилось ли чего? Маша открыла дверь и настороженно посмотрела на брата, а тот, бросив на подзеркальник книги, приблизил лицо к самому лицу сестры (он был сильно близорук) и пухлыми губами зашептал:
— Маша, ты знаешь что? У Пети в табеле будет двойка…
— Что ты говоришь! — также шопотом воскликнула Маша и даже прикрыла глаза. — А у мамы сердце… Да откуда ты знаешь?
— Знаю! Я сам слышал, как Надежда Ивановна сказала ему в коридоре: «Петя Гущин, ты не подтянулся по арифметике — придется выставить тебе в табель двойку».
— По арифметике! — еще больше огорчилась Маша. — Основной предмет… Как же это получилось? Ах, Петя, Петя!.. Где он?
— Не знаю… Я ему сказал: «Петя, пойдем домой». А он мне: «Это необязательно. Я теперь могу делать что угодно: я двоечник».
— Да как же ты его оставил! Он с отчаяния может такого наделать…
— А я не оставил, я сказал: «Ты сначала пообедай». А он мне: «Ну, пообедать я, пожалуй, пообедаю. Только ты про двойку не говори дома». И пошел в раздевалку. А я скорей сюда…
Маша вернулась в столовую, постояла в раздумье и решительно сказала через дверь:
— Миша, иди сюда! Миша, ты слышишь? Сделай паузу хоть на пять минут. Тут такое случилось!..
— Какую паузу? — басом спросил Миша, появляясь на пороге. Он был мал ростом, худощав (в отца) и, чтоб усилить авторитет старшего среди детей, иногда говорил на самых низких нотах. — Никакой паузы в ремарках нет. Выдумываешь!