Лебедько, однако, не стал проговаривать сии мысли вслух, а напротив, повел себя чрезвычайно учтиво, даже сказал какой-то комплимент весьма приличный для человека средних лет. Хозяин же, несмотря на описанную выше телесную дряхлость, поведением своим ничуть не уронил себя, а в манерах имел даже что-то солидное, несокрушимое, разве что периодически высмаркивался чрезвычайно громко. Закаулов предстал перед гостем в полосатом халате, хоть и заштопанном кое-где, но все же относительно опрятном. Громовым голосом, которого никак было нельзя ожидать от такой, казалось бы, тщедушной фигуры, он в ответ на приветствие приезжего тот час пробасил: «А вы водочки-то с собой принесли?», - «Как же, - ответствовал Владислав Евгеньевич, извлекая из своего рюкзачка поллитровку, - вот «Путинку» по дороге приобрел». Хозяин скривился: «Мерзость! Что же вы, молодой человек, не могли чего-нибудь более качественного принесть? Впрочем, с правилами вы, видимо, ознакомлены. Поэтому извольте сейчас же употребить. Вот вам стакан».
С этими словами он взял со стола стакан, по виду которого трудно было определить, когда он последний раз был мыт. Оценивши предлагаемую посуду, приезжий гость отрапортовал: «Не извольте беспокоиться, я уж по привычке из горла», - «Эвона как!», - в последнем восклицании можно было уловить уважительные нотки, - «Что же, покажите-ка себя». Осушивши бутыль, Лебедько зычно крякнул и присел на предложенный ему табурет неподалеку от хозяина, ощущая как тело наполняется жаром, а на мозг накатывает волна сладостного опьянения. Впрочем, самое опьянение, как он и полагал, не превысило надлежащих границ, и мысль работала более-менее ясно. Минут десять молчали. Закаулов с любопытством разглядывал приезжего и, по-видимому, остался удовлетворен его состоянием после выпивки: «Ну, что же, с чем пожаловали?, - голос его смягчился несколько, хотя покровительственные нотки в нем присутствовали,- «Интересуюсь причинами, приведшими вас, Алексей Всеволодович, к пробужденному, так сказать, состоянию духа», - начал было Владислав Евгеньевич, но Закаулов тот час прервал его раскатистым смехом. Насмеявшись вдоволь и звучно высморкавшись, он изрек: «Я не имею счастья принадлежать к тем людям, которым отчетливо видны ясные причины их поступков; не имею я счастья и верить в такие причины будь то у себя или у других. Причинности в жизни не бывает, она бывает только в мыслях. И задаваясь вопросом, что, собственно, привело меня, как вы изящно выразились, к состоянию несколько эээ... пробужденному, - я теряюсь в догадках, и, чем пристальнее вглядываюсь, тем больше разветвляются, расщепляются и разделяются причины и мотивы, уходя, в конце концов, в далекие годы прошлого, но не линейным казуальным рядом, а многопетельной сетью таких рядов, распадаясь на сотни и тысячи случайных обстоятельств, не имеющих и не могущих иметь под собой никакой цельной основы».
Опьяневший Лебедько аж присвистнул от восхищения таким складным выражением мыслей. «Вот ведь, - излагает буквально как по писаному», - подумал он про себя. Внешне же изобразив удивленную физиономию, вопрошал: «Позвольте, а как же закон причин и следствий, карма, как говорится?», - «Какая карма? Помилуйте! Вы что в каменном веке живете? Все это пустословие о карме и якобы непреложном законе причин и следствий — не что иное, как суггестия, употреблявшаяся, так сказать, сильными мира сего для того, чтобы держать менее сильных в повиновении, страхе и чувстве вины, а также весьма удачным образом регулировать поведение масс. Безусловно, отдельные причинно-следственные цепочки имеют место быть и, приводя их в качестве примеров, жрецам и служителям культов без труда удалось достигнуть того, что в умах людей, не приучивших себя критически мыслить, сложилось глобальное обобщение, которое и обозначали как закон кармы», - «Виноват, по-вашему получается, что не только авраамические религии, но даже и буддизм дурит людей?», - «Вот те на! Как вы умудрились у Беркова посвящение получить? Ведь вы точно с луны свалились!», - голос Алексея Всеволодовича вновь стал жестким и даже раздраженным. Лебедько, тужась отогнать пьяную хмарь, чтобы придать мыслям сколько-нибудь ясный ход, предчувствуя, что хозяин вот-вот уличит его в некомпетентности, поспешил хоть как-то оправдаться: «Нет — нет, все это мне известно, я, знаете ли, это так — для затравки разговора, дабы иметь счастье услышать сие из первоисточника...».
Слово «первоисточник», по видимому, несколько усладило слух Закаулова, и он вновь смягчился, сел, облокотившись об обшарпанную стену, вальяжно закинул ногу на ногу, и, затянувшись папироской, продолжал: «Ладно! Вы должно быть в курсе, что основной травмой человека является не травма рождения или что-то там еще, а сам по себе факт того, что существует бессознательное, и он к нему, образно говоря, прикован. Этого субъект ни в какой форме не может перенести - в противном случае ему придется постоянно отдавать себе отчет, что все, что бы он не думал или не говорил и какими бы мотивами не объяснял свое поведение - все это пустышка и ложь, ну, или скажем мягче — рационализация. С этой-то невыносимостью человеку помогает, естественно, в кавычках справиться вся существующая психология и религия, уверяя, что все в порядке и бессознательного как бы нет. Даже в психологии и психотерапии ежели и говорят о бессознательном, то скорее употребляют это понятие как фигуру речи. Столкнуться с реальной драмой существования бессознательного большинство современных психологов и психотерапевтов, сколь это странно не покажется, не рискуют», - «Полностью с вами согласен, - поддакивал гость, - я вот хоть числюсь психологом, но к психологии современной уважения не испытываю и даже чураюсь, чтобы меня самого психологом называли», - «Молодцом!, - одобрительно кивнул Алексей Всеволодович, - Так держать! Надеюсь, вы понимаете также, что если существует бессознательное, значит существует Желание! - слово «Желание» было сказано таким тоном, каким обычно произносится самая горячая молитва, - Но, увы, в бытовом языке желание предстает абсолютно в безобидной, ни к чему не обязывающей форме. В таком понимании желания как суммы хотений — нет коллизии вытеснения, конфликта, вины, драмы запрета, которые подлинное Желание всегда на себе несет. У Желания нет никакого множественного числа. Желание — понятие уникальное и не сводимое к сумме прихотей».
Лебедько с отрадою заметил, что опьянение почти совсем уже отступило и, желая проверить сей факт на деле, встал и твердым шагом прошелся по комнате взад-вперед, тут же сочинив вопрос: «А что вы можете сказать на то, что существует седая и древняя философия, которая не только выделила понятие Желания, но и совершила шаги, дабы показать, что, видите ли (в это «видите ли» Владислав Евгеньевич умудрился вложить такую язвительность, какую только позволяли все его артистические способности), эту функцию можно преодолеть, что дескать есть такое состояние субъекта, в котором от Желания можно и вовсе избавиться?». Закаулов такой постановкой вопроса остался доволен, и, прикуривши новую папироску, ответствовал: «Буддисты пытаются представить Желание как иллюзию, вмешивающуюся в жизнь субъекта и пытающуюся ее разрушить, то бишь оторвать от пристойных занятий, могущих даровать человеку спокойствие и тихое блаженство. На это направлены многочисленные психопрактики, получившие оживление в разных формах и сегодня. И это при том, что сегодня, - тут Закаулов вновь разразился смехом, да так, что даже и закашлялся, - сегодня человек, как никогда, менее всего может рассчитывать, что от травмы Желания ему удастся отделаться. В слишком большое количество историй мы вляпались после того, как наше существование стало фрагментарным — а это уже тысячи лет. И именно поэтому Фридриху Ницше удалось доказать, что бог мертв, что, как вы понимаете, означает тот факт, что дискурс бога перестал оказывать на человека сколько-нибудь серьезное влияние, несмотря на все усилия служителей культа подтасовать вместо этого дискурса дурно сляпанный суррогат, который, конечно, обладает еще некой суггестивной силой. И сила эта идет на убыль, что прекрасно чувствуют и сами церковники, отчего, кстати, и ярятся в последнее время пуще прежнего. Впрочем, мы несколько отвлеклись. Как только человек делает вид, что он, якобы, берет ответственность на себя, так тут же Желание начинает грызть его с удвоенной силой, и бессознательное набрасывается на него еще мощнее. Почему? Да потому что в наше просвещенное время больше нет буфера божественности, который стоял между человеком и его Желанием, позволяя человеку говорить, что его смущают нечистые силы. Что же касаемо буддийской философии, то сама по себе шумиха относительно Желания — само то сильное беспокойство, которое буддийские философы предъявили нам в форме жалоб на Желание и проглядывающая сквозь эти жалобы сильная раздражительность, которую мудрецы против Желания проявили — сам факт этого как нельзя явно указывает на то, что тут без вмешательства бессознательного не обошлось, иначе чего было бы так суетиться?».