Надобно сказать, что у Лебедько была при себе сумма вдвое большая назначенной за билет, однако, жадность удушливой вожжой стянула его грудь так, что даже дышать сделалось тяжело. Целых пять минут продолжалась в организме Лебедька беспощадная борьба между жадностью и карьеризмом. Последний все же победил, хоть и с небольшим перевесом, оставив в желудке мерзопакостное ощущение проглоченной живьем лягушки. Поезд отправлялся через сорок минут.
Занявши купе, страдалец отметил, что оно действительно достойно всяческих похвал и удобно весьма, хотя, даже для таких удобств сумма двадцать семь тысяч явно избыточна — за такие деньги можно было преспокойно слетать на недельку в какой-нибудь Египет или Турцию и отдохнуть у моря в пятизвездочном отеле. Но делать нечего, оставалось уповать на успешный доклад на конференции, суливший в будущем сторицей окупить и эти затраты. Дабы сколько-нибудь развеяться, горе-путешественник решил было выйти подышать на перрон, благо до отправления респектабельного экспресса оставалось еще минут двенадцать-тринадцать. Лебедько еще и представить себе не мог, сколь живительное утешение ждет его в коридоре при выходе из купе.
Если и можно себе вообразить Афродиту во всем блеске и сиянии источаемой ею сладостной, одурманивающей, сводящей с ума прелести, и всех тех достоинств и чар, которыми может только обладать женщина, то именно она — богиня любви стояла перед путником в коридоре вагона, грациозно облокотившись о поручень и непринужденно беседуя с кем-то по телефону. Лебедько замер, вытянулся во фрунт, и, даже не успев сообразить, насколько для него это неприлично дерзко, во все глаза рассматривал девушку, в ком узнал он тотчас тот волшебный образ, несколько раз в жизни являвшийся ему во снах с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал он ни к кому и никогда. Он готов был заплакать от счастья узнавания, и глаза его даже увлажнились.
Девушка между тем завершила разговор и повернула к нему свое чудесное белокурое личико. Видно было, что она привычна к пристальным взглядам незнакомых мужчин, однако вид у оторопевшего до крайности Владислава Евгеньевича был несколько отличен от досужих ловеласов, да и слезы, навернувшиеся на глаза его, были весьма кстати, чтобы удержать внимание девушки и вызвать ее удивление. «Вы..., вы в Москву направляетесь?» — с усилием выдавил из себя Лебедько. «Да..., в Москву» — обычно она не вступала в разговоры с незнакомцами, да что там — весь гордый и надменный облик ее за несколько метров останавливал даже самых бойких Казанов, но столь необычный вид обратившегося к ней мужчины на минуту заставил сбросить привычную маску. В это время Владислав Евгеньевич, видя, что разговор не прерывается, а напротив, набирает даже некоторые обороты, приободрился и, давши почтительное выражение лицу своему, продолжал: «И я... в Москву. Сосед ваш. Позвольте рекомендоваться: Лебедько Владислав Евгеньевич, профессор психологии», — «Вот как? Профессор психологии? Это интересно!» — девушка улыбнулась, а героя нашего чуть кондрашка не хватил от счастья созерцания этой божественной улыбки, направленной к тому же в его сторону. Сумевши справиться с сердцебиением, он добавил уже смелее: «Да, направляюсь на международную конференцию. А вас, простите, как звать?», — «Аня..., Анна Муромцева», — она не прерывала беседу, сообразив, что обращающийся к ней, по-видимому, действительно является тем, за кого себя выдает, - к мысли этой располагало и то, что разговаривают они не на улице, а, напротив, в вагоне самого шикарного и дорогого поезда. «Позвольте! Вы не имеете отношения к Юрию Васильевичу Муромцеву?»,— «Да, я его внучка», — «Читал, как же, и много читал! Очень, очень впечатлен!», — воскликнул Лебедько, но тут же спохватился, что сморозил какую-то банальщину и добавил: «А я вас узнал. Вы..., вы мне снились», — Аня скорчила гримасу: «Ну, это уже совсем не оригинально», — развернулась и взялась за ручку купе. «Постойте, извините, я совсем не то хотел сказать, не исчезайте, дайте мне хоть еще минуту! Смогу ли я где-то видеть вас еще?», — сие было произнесено так искренне и наивно, что юное создание остановилось и вновь одарило счастливца своей царственной улыбкой: «Ну, что ж, разве что в доме моего дедушки», — «Я буду там!», — «О! А вы знаете, что это почти невозможно для простого смертного?», — «Я буду там! — решительно сказал наш герой, — не пройдет и полгода. Для меня невозможного мало!», — «Что же, удачи вам!», — еще одна божественная улыбка, лукавый, но вместе с тем нежный и даже, как показалось Владиславу Евгеньевичу, многообещающий взгляд — и царица души его скрылась в своем купе. Он же, почти обезумевший от внезапно нахлынувшего порыва чувств, всю гамму красок коих мы не рискнем описывать, ринулся опрометью к себе, упал на огромный мягкий диван и, отказавшись даже от чашки чаю, полночи так и пролежал в неопределенных, но безумно сладостных мечтаниях, после чего, не раздевшись, как был в костюме, так и заснул сном младенца, ухватившего наверняка мамкину грудь.
Стоит ли говорить, что доклад был прочитан блестяще и вызвал бурные овации. А сам Лебедько, снабженный уже через месяц, посредством Малкина, всеми необходимыми адресами, паролями и рекомендациями, оседлал свои старенькие «Жигули» и помчался по городам средней полосы России собирать урожай посвящений и инициаций, решительно намереваясь еще летом оказаться в Москве, в Югорском переулке, в доме Муромцева. Ведь чем отличается русский человек? А тем, что коли зарубил что-то себе в голову, то уж ничем его не пересилишь, и сколько не представляй ему доводов ясных как день, все отскакивает от него как резиновый мяч отскакивает от стены.
Вот герой наш в Ярославле. Весьма довольный обильным обедом, а в особенности прогулкой промеж многочисленных церквей, да по набережной Волги, где зацветали первыми, едва распускающимися листочками, березы и липы, да речной запах навевал дурманящие грезы, Владислав Евгеньевич возвратился в свой номер и стал готовиться ко сну. На другой день назначена была встреча с Берковым. Он не знал еще, как начнет беседу и как именно развернет ее к желанной цели, но некая уверенность уже укоренилась в нем, тем более, что интуиция его имела свойство именно во сне подготовлять сознание к разного рода непростым и неожиданным событиям. Так случилось и в этот раз.