– Я вам приведу простой пример. Когда разрабатывается новое лекарство, проходит не один десяток лет, прежде чем исследования от стадии опытов на мышах переходят к испытаниям на человеческом организме, да и то проводятся они исключительно среди добровольцев. Здесь же нам предлагают провести массовый эксперимент на целой экосистеме, внедрять новую технологию со всеми сопутствующими рисками, не спрашивая согласия у людей, а тем более у природы. Не кажется ли вам это странным?
– Но так ли уж велики риски? – усомнился журналист.
– Вы знаете, молодой человек, риски можно считать по-разному. Один способ – теория вероятностей: получится – не получится. Но пропасть нельзя перепрыгнуть на 99%. Или перепрыгнешь – или погибнешь. Другой способ – прогностический, с помощью метода математического моделирования, однако современный уровень научных знаний и разобщённость отдельных отраслей науки не позволяют включить в модель необходимое количество факторов, а значит, погрешность моделирования может перекрыть реальную картину опасности. И, наконец, третий способ определения рисков – личностный. Вот вы лично готовы рискнуть? Сможете ли подписать контракт, в котором будет зафиксирована ваша готовность пожертвовать своим здоровьем, годами жизни, возможностью иметь детей в обмен на энную сумму денег? Каков должен быть процент риска и какова сумма компенсации, при которых вы подпишете такой документ?
Сидоренко умолк. Перцев задумался.
– Когда идут войны на чужих территориях, – продолжал профессор, – в военных действиях участвуют контрактники и призывники. Как вы думаете, кто из них рискует больше? С какими мыслями и чувствами идут они на риск? И на чьем бы месте могли оказаться вы?
Перцев в армии не служил. Но вспомнил одноклассника Сашку Силина, воевавшего в Чечне, который вернулся без обеих ног – подорвался на мине. Наверняка, подписывая контракт, не думал, что так выйдет, что риск настолько велик. Возможно, в масштабах всей армии вероятность вернуться с войны инвалидом ничтожно мала, но для него лично умозрительная опасность стала фатальной.
– Давайте не будем о войне, – стряхнул воспоминания Перцев, – всё-таки мы с вами говорим о мирном освоении земных недр. Вы упомянули о разобщённости отраслей науки. Что вы имели в виду?
– В своё время я лишился должности заведующего кафедрой после того, как выступил на конференции с докладом о симбиозе наук. В результате моего демарша – так это назвали коллеги – кафедра лишилась финансирования, деньги ушли в Финляндию. Но я нисколько не сожалею об этом. Я и сейчас считаю, что на нынешней ступени развития цивилизации крайне важно, чтобы отдельные научные и технологические разработки не шли вразрез со здравым смыслом, с общечеловеческими ценностями. Да-да, я знаю, что говорю нетипичные для учёного вещи, – замахал руками Сидоренко, поймав изумлённый взгляд Перцева, – но поймите, молодой человек, иногда стоит отказаться от денег, от славы, от научных амбиций, наконец, во имя сохранения жизни.
– Позвольте, но какое отношение всё это имеет к разработке никеля?
– Самое прямое. Видите ли, Илья Вениаминович Эпштейн, мой преемник по кафедре и оппонент, многие годы жизни посвятил разработке технологии комплексного освоения сульфидных месторождений. Он пережил и развал академической науки, и роспуск лаборатории. Его проекты не раз закрывались из-за недостатка финансирования, а сам он был вынужден заниматься, чёрт знает чем. Время было такое. Но он не прекращал ни на минуту своих исследований. Это один из лучших учёных-геологов в стране – не могу этого не признать. И вот теперь, когда появились структуры, готовые щедро финансировать его исследования – а они вплотную подошли к этапу апробации и внедрения – он, как истинный учёный, с ликованием принимает сей подарок судьбы.
– И что же в этом плохого?
– А то, молодой человек, что звёздный час одного учёного может обернуться катастрофой для остальных людей. Академик Эпштейн чертовски целеустремлён и в этом фанатичном стремлении к цели зачастую не желает замечать того, что мешает к ней идти, а именно аргументов оппозиции. Когда я изъявил желание участвовать в работе Общественного совета – как вы знаете, академик Эпштейн его возглавляет – мне было в этом отказано.
– Вы полагаете, эксперты, входящие в Общественный совет, недостаточно компетентны?
– Вовсе нет, в их профессиональной компетенции я не сомневаюсь. Просто все они представляют лишь одну точку зрения, соответствующую доктрине академика Эпштейна. И, что печально, официальное заключение будет составляться исходя из такого вот однобокого взгляда на вещи. Целые пласты оценок экспертов в смежных научных областях не учтены в предварительной экспертизе проекта. В частности, проигнорировано заключение доктора гидрогеологии Чумака, без внимания осталось открытое обращение коллектива лаборатории по экоконтролю, не учтено мнение геохимиков, почвоведов, эниологов. А между тем земля – это не только хранилище полезных ископаемых, которые нужно непременно оттуда извлечь. Это сложнейшая живая система, обладающая разумом и, вообразите себе, чувствами.