Пия вздохнула и взяла телефон.
– Фрау Кирххоф, извините за беспокойство, – сказал дежурный комиссар. – Я знаю, что у вас отпуск, но я не могу найти никого из комиссариата К‑11. У нас еще один труп. На этот раз в Оберурзеле.
– Черт возьми, – пробормотала Пия. – А где Боденштайн?
– Он не отвечает. Но я буду пытаться ему дозвониться.
– Куда ехать? – она перехватила взгляд Кристофа и пожала плечами, выражая свое сожаление.
– Хайде, 12, в Оберурзеле, – ответил дежурный. – Экспертов я уже проинформировал.
– Хорошо. Спасибо.
– И вам спасибо. – Ему хватило приличия не желать ей приятного вечера, потому что этого уже не могло быть.
– Что случилось? – поинтересовался Кристоф.
– Лучше бы я не отвечала на звонок. – Пия встала. – Опять труп, в Оберурзеле. Мне очень жаль. Я надеюсь, что шеф скоро приедет, и я быстро исчезну.
* * *
Боденштайн был чрезвычайно рад тому, что играл лишь второстепенную роль в хаотичной жизни своей жены. Ему потребовались годы, чтобы признаться себе: в приспособлении к ее постоянно меняющимся планам не было ничего «волнующего», а была лишь сплошная нервотрепка. Козима запросто переносила назначенные еще несколько недель назад встречи, если ей вдруг неожиданно приходило в голову что-то другое, и она рассчитывала, что люди в ее окружении безропотно смирятся с этими изменениями. Гибкость и спонтанность – два слова, которые она пропагандировала как положительные качества, были в глазах Боденштайна не чем иным, как доказательством неспособности организовать себя.
– Я хотела взять такси, но они могли прислать его только через час, – сказала Козима, когда Боденштайн укладывал ее вещи в багажник своего «Комби». – Это ведь чистое бесстыдство!
– Если бы ты заказала его накануне, наверняка не было бы никаких проблем, – возразил Боденштайн и захлопнул крышку багажника. – Это все?
– Боже мой, сумочка! Она здесь? – Козима снова открыла багажник. Боденштайн сел за руль и повернулся к Софи, которая сидела сзади в детском кресле.
– Ты пристегнулась? – спросил он.
– Конечно! Это сможет и младенец, – ответила его младшая дочка.
– А, вот она! – крикнула Козима и захлопнула крышку багажника. Потом она села на пассажирское сиденье рядом с Боденштайном. – Боже мой, сплошная суета!
Боденштайн воздержался от комментариев, завел двигатель и тронулся с места. Есть вещи, которые никогда не меняются.
Козима болтала всю дорогу, пока они ехали через Фишбах и Келькхайм по трассе B8, и замолчала, только когда он у Майн-Таунус-Центра выехал на автобан А66 в направлении Висбадена. Боденштайн быстро повернул голову направо и в темноте увидел огни Биркенхофа, где жила Пия со своим спутником жизни. Может быть, психолог-криминалист, которого Николя ему навязала, действительно сможет помочь им раскрыть преступление, хотя без Пии, Джема и Катрин он чувствовал себя потерянным. За всю его карьеру в уголовной полиции было лишь несколько оставшихся нераскрытыми случаев, и у него появилось нехорошее чувство, что убийство Ингеборг Роледер тоже может стать «глухарем» и оказаться в картонной коробке в архиве, так как ситуация с уликами редко оказывалась столь плачевной, как в этот раз.
– Пап, когда мы, наконец, приедем? – спросила София сзади.
– Уже сейчас, – ответил Боденштайн и включил правый поворотник. Через несколько минут перед ним вспыхнули огни франкфуртского аэропорта. Сколько раз привозил он сюда Козиму, когда она куда-нибудь уезжала. Он знал эту дорогу как свои пять пальцев. По обыкновению, во второй половине дня в аэропорту стояла невероятная суматоха, но Боденштайну повезло, и он нашел место на кратковременной парковке перед залом вылета. Он вышел из машины, взял тележку для багажа и, пока Козима прощалась с Софи, погрузил на нее чемоданы и сумки.
Потом они стояли друг против друга и говорили.
– Это немного напоминает старые времена, не так ли? – Козима улыбнулась чуть смущенно. – Счастливого Рождества тебе, Оливер! И спасибо за все.
– Не за что, – ответил Боденштайн. – Тебя тоже с Рождеством! Позвони в сочельник, мы все соберемся у меня.
– Да, я тоже с удовольствием бы присоединилась к вам, – сказала Козима, удивив его этой фразой, и вздохнула. Она не казалась особенно счастливой. В ней не было больше той лихорадочной эйфории, которая охватывала ее раньше всякий раз, когда она уезжала на съемки давно запланированного фильма.
И вдруг она сделала шаг к Боденштайну и обняла его. Это было впервые за несколько лет, прошедших с тех пор, как она перестала к нему прикасаться, и в этом чувствовалась особая доверительность. Он ощутил знакомый запах ее духов.