Предпринимательство это не только хозяйствование, экономика. А разве не предприниматель тверской купец Афанасий Никитин с его «Хождением за три моря» — в Персию, Индию, а на обратном пути еще и в Сомали, Оман, Турцию? Разве не предприниматель легендарный казачий атаман Ермак Тимофеевич, начавший завоевание Сибири и погибший в 1585 году в бою с ханом Кучумом? Разве не предприниматель землепроходец Семен Дежнев, первый из русских со товарищами добравшийся до Чукотки, где ныне губернаторствует Абрамович?.. Да, наконец, разве можно отказать в предприимчивости всем этим инженерам и рабочим, что возводили бесчисленные Магнитки, Днепрогэсы, Турксибы, запускали спутники, строили атомные крейсера? На кого они надеялись, кроме своего ума и рук? От кого они ждали пропитания, одежды и жилья? Можно ли было все это создать, построить, если они мечтали бы лишь об одном — урвать для себя, чтобы не работать?
«С приходом рынка, — продолжал Кожинов, — масштабы подобного (захребетного. — В.Б.) поведения приобрели просто гротескные черты… В одной Москве, например, сегодня казино больше, чем в любой другой столице мира, а «мерседесов» — больше, чем во всей Германии». И что же? Рядовой русский человек садится в свой «мерседес», едет в казино и ждет, кто его там накормит? Не гротескные черты, а поистине страшный облик всей нашей жизни придал не рынок, а живодерские «реформы», которые вот уже 15 лет проводит банда беспощадных негодяев, захвативших в стране все командные высоты. При чем же здесь русский человек, потомок таких предприимчивых людей, как Дмитрий Донской и Ермак, Курчатов и Королев?
Кожинов писал, что знает только одного предприимчивого человека, неведомого мне покойного А.С.Паникина. А мог назвать, по меньшей мере, хотя бы еще одного, благодаря которому имел возможность пропагандировать эти странные мысли, — Александра Проханова, создавшего на пустом месте безо всякой поддержки властей, даже вопреки их многочисленным запретам, судам, преследованиям газету, играющую все более важную роль в жизни общества. Разве это не образец самого деятельного и благородного русского предпринимательства в наши дни!
Коллега и друг Кожемяко может сказать мне: «Что ж это за статья такая к годовщине покойного? Сплошные несогласия с ним, уточнения, поправки. Разве так пишут! Вот я написал к девятому дню: «Ты, Русь, была его любовью!» Или товарищ Ганичев: «Помяни, Господи, во Царствии Своем раба Божия Вадима…» Тут, дорогой Виктор Стефанович, мы подошли к некоторому кардинальному размежеванию. Если я подхвачу вашу аллилую, то мне стыдно будет взять в руки ту книгу Кожинова, на которой он написал мне: «Русскому воину и советскому солдату»… Как мне представляется, для вас и Яковлева интересны только ваши полные единомышленники: для него, допустим, — Новодворская, для вас, допустим, — Зоркальцев, просверкавший недавно ослепительной статьей о своей любви к церкви в четырех номерах вашей коммунистической газеты, или те, кого вы сами сделали в своем воображении вашими белокрылыми единомышленниками. Но в то же время, если человек известный, тем более, диссидент или невозвращенец, как покойный Владимир Максимов, то вы лично смирно молчите даже тогда, когда он, Максимов, на страницах вашей коммунистической газеты объявлял наш комсомол, в котором вы и все работники редакции состояли, фашистским гитлерюгендом или, опубликовав в соседней патриотической газете статью «Похороны России», для наглядности снабженную роскошным изображением роскошной мертвой красавицы с косой, у вас печатает «Поминки по России», правда, без иллюстрации. И вы молча принимаете участие в похоронах родины, готовите к этому народ.
А то вдруг, видимо, рассчитывая и ее обратить в белокрылого коммунистического ангела, вы встаете на защиту эстрадной певички Королевой. Той самой, которая летом 1996 года принимала активнейшее участие в концертной поездке эстрадников по стране с агитацией против Зюганова за выборы президентом Ельцина. Тогда прямо в концертную бригаду Ельцин прислал ей цветы и поздравление с днем рождения, в котором желал счастья в любви. Она это пожелание в его постельной форме осуществила в тот же праздничный вечер с одним из членов бригады. (Между прочим, законный муж тоже был участником и поездки и праздничной пирушки). Акт счастья был зафиксирован кем-то на пленку, и потом этот снимок появился в очерке «Московского комсомольца» об агитвояже, за участие в котором, кстати, эта Королева огребла изрядную мзду из той самой чубайсовской коробки из-под ксерокса. Вот судьба какого сокровища и беспокоит газету, где вы много лет ведущий сотрудник…
Так вот, я не желаю быть защитником таких штучек, хотя одновременно мне интересны не только стопроцентные единомышленники и белокрылые ангелы, а живые люди со всеми их противоречиями, пристрастиями, завихрениями. Я твержу вслед за поэтом:
Вы будете молиться на Кожинова да причитать «Ах! Ах! Ах!», а я буду черпать из его книг идеи, факты, оценки, как черпал до сих пор. Буду и спорить с ним. Ведь его путь глубоко поучителен. Вспомните, будучи до того молодым ученым с естественным советским взглядом на вещи, он вдруг на четвертом десятке под влиянием ученых бесед становится «радикальнейшим диссидентом, отрицающим все, что произошло в стране после революции 1917 года». Все! Значит, и то, чему сам был свидетелем, что видел своими глазами: нашу великую Победу над фашизмом, создание первой в мире АЭС, прорыв в космос, создание сверхдержавы, — все!.. Ученые беседы, авторитет знаменитого собеседника затмили ему реальность, саму жизнь, сверкавшую и звеневшую вокруг. Невероятно!.. Однако же через несколько лет Кожинов сумел сбросить дурман ученых бесед и под влиянием действительности, а также углубленного исследования советской истории преодолел тяжкий груз увлекательных бесед и пришел к выводу: «Революция, так или иначе, была делом России в целом, и потому проклинать ее — значит, в конечном счете, проклинать свою страну вообще». Он стал советским русским патриотом. В этом его главный урок.
Для меня он жив в своих книгах, и я буду писать о нем и спорить с ним, как с живым… Недели через две после смерти Вадима я читал его «Судьбу России». По поводу одной мысли в ней мне тут же захотелось поговорить. Я машинально набрал знакомый номер телефона 291-67… Гудок — и тихо, гудок — и тихо, гудок —
24 января — 18 февраля 2001 г.
В МИРЕ ПЛАМЕННЫХ ЦИДУЛЕК
Ю.В. Бондареву. 5 апреля 05. Москва
Юра,
на другой день после твоего недавнего звонка мне на дачу я приехал в город. Ну, конечно, куча газет. Беру «Правду». Что такое? На первой полосе, как важнейшая новость жизни человечества, — статья «В литературу с автоматчиками». Смотрю — глазам не верю. Оказывается, это твое пламенное письмо «старому сотоварищу СВ. Михалкову». Прочитал. Мурашки по спине. Какое возвышенное негодование!
Беру «Советскую Россию». И тут твое письмо тому же «сотоварищу». Причем еще более пламенное, с восклицательным знаком на конце: «… Сотоварищу!» Еще раз прочитал. В жар бросило. Экая бездна гнева!
А тут и «Патриот» подвернулся. Мать моя мамочка! И здесь на первой полосе, как важнейшая новость дня, как успение папы римского — твое кипящее и булькающее «Открытое письмо», на сей раз — главному редактору «Литературной газеты» Ю.М. Полякову» Прочитал. Мороз по коже. Сколько благородного презрения!
Кинулся к Интернету, нашел последний номер «Завтра». Уже сам ищу дрожащими руками. И что же? Нахожу и здесь твою «Открытую цидулку» тому же Ю.М.Полякову. Прочитал. Челюсть отвалилась. Какая энергия души, какая сила выражений! Право, по возрасту ты уже догнал самого Льва Толстого, а по мобильности превзошел Эдварда Радзинского. И все по поводу склоки, затеянной в Международном сообществе писательских Союзов (МСПС) твоим другом Арсением Ларионовым при твоем посильном участии.