Такое поведение сыновей приводило родителей в отчаяние. Психиатры в Сантьяго после предварительного обследования пострадавших заключили, что они с трудом будут адаптироваться в обществе и в этом им вряд ли кто-либо сумеет помочь. Врачи чрезвычайно редко сталкивались со случаями каннибализма. Никто не мог с уверенностью предсказать, как все случившееся повлияет на рассудок молодых людей. Окружающим оставалось лишь ждать и наблюдать.
Некоторые родители тоже пребывали в состоянии глубокого эмоционального потрясения. Их ошеломило неожиданное появление сыновей, которых они уже не чаяли увидеть живыми. Так. мать Коче Инсиарте не могла оторвать взгляд от сына, когда тот ел, а ночью оставалась в его комнате и, не смыкая глаз, неотрывно смотрела на спящего юношу.
Из всех матерей психологически наиболее подготовленными к встрече с детьми оказались Росина и Сара Штраух, а также Маделон Родригес. Они отличались сильным характером и бесстрашием, считали себя героинями андийской саги наравне с сыновьями и твердо верили в то, что их молитвы способствовали свершению чуда спасения не меньше, чем усилия самих выживших. Все три женщины не сомневались в том, что им открылся тайный смысл всего произошедшего, который отчаянно пытались постичь их дети: сыновья попали в беду, а позже вернулись живыми, чтобы доказать миру чудесную силу Девы Марии, а с точки зрения сестер Штраух — Богородицы Гарабандальской.
Ребята совсем запутались во множестве интерпретаций своего чудесного спасения. С одной стороны, они знали, что многие люди, в особенности пожилые, узнав о каннибализме, испытали шок и предпочли бы, чтобы там, в горах, выжившие в авиакатастрофе выбрали смерть. Даже мать Маделон Родригес, тоже непоколебимо верившая в возвращение внука, никак не могла смириться с таким способом спасения от голодной смерти.
Католическая церковь сразу осудила столь примитивную реакцию на поступок молодых уругвайцев.
— Не следует корить этих юношей за их деяние, — заявил монсеньор Андрес Рубио, викарный епископ Монтевидео, — ведь иначе они непременно погибли бы… Съесть умершего человека, чтобы остаться в живых, — значит впитать в себя его сущность. Это вполне можно сравнить с трансплантацией. Плоть выживает, когда становится частью человека, оказавшегося в экстремальных условиях, так же как глаз или сердце мертвеца, пересаженные живому пациенту… Что бы делали мы, оказавшись в подобном положении?.. Что бы вы сказали человеку, исповедовавшему вам такую тайну? Только одно: не изводи себя… не вини себя в том, в чем не стал бы винить другого и в чем никто не винит тебя самого.
Архиепископ Монтевидео Карлос Партельи придерживался похожего мнения:
— С позиции морали я не нахожу в их действиях никакой вины, ведь это был вопрос выживания. В таких случаях необходимо есть все, что оказывается под рукой, даже если подручная пища вызывает отвращение.
Наконец богослов Джино Кончетти в статье, опубликованной в ватиканской газете «Оссерваторе Романо», написал, что тот, кто получил поддержку от общины, должен что-то отдать всей общине или ее отдельным членам, если они оказались на грани жизни и смерти и отчаянно нуждаются в помощи. Этот императив распространяется и на мертвое тело, обреченное в противном случае на бесполезное разложение.
— Учитывая все сказанное выше, — заключил падре Кончетти, — мы на этических основаниях оправдываем тот факт, что выжившие пассажиры разбившегося в горах уругвайского самолета питались единственно доступной для них пищей, дабы избежать верной смерти, и находим дозволительным поедание трупов в стремлении выжить.
В то же время церковь не согласилась с высказанной Дельгадо в ходе пресс-конференции точкой зрения на употребление в пищу плоти мертвых товарищей как своеобразное причастие. Когда монсеньора Рубио спросили, следует ли воспринимать отказ от поедания человечины как определенного рода самоубийство и как нечто противоположное причастию, он ответил:
— Это ни в коей мере не следует считать самоубийством, однако использовать в данном случае термин «причастие» тоже нельзя. В подобном сравнении можно, безусловно, находить утешение, но это не причастие.
Таким образом, спасшихся не следовало считать ни святыми, ни грешниками, однако все больше людей стремились возвести их в ранг национальных героев. Сотрудники уругвайских издательств, радиостанций и телевизионных каналов по понятным причинам гордились свершениями сограждан. Уругвай — маленькая страна в огромном мире, а со времени победы его национальной сборной в финале чемпионата мира по футболу 1950 года больше никто из уругвайцев не заслуживал всемирного признания. В прессе появлялись прочувствованные статьи о мужестве, стойкости и находчивости выживших соотечественников. Последние в целом старались быть достойными столь высокого мнения о себе и своем подвиге. Многие оставили бороды и длинные волосы и радовались, когда прохожие узнавали их на улицах Монтевидео или в Пунта-дель-Эсте.