Бад и Элси… Для комплекта здесь не хватало третьего, и я готова была поспорить на что угодно, что Майк Спенсер, окружной коронер и директор похоронного бюро, сейчас находится на стоянке и провозглашает мертвым беднягу Лафайета. Майк имел немалое влияние на дела округа и был другом шерифа.
Первым заговорил Бад.
— Кто нашел тело?
— Я.
Бад и Элси слегка изменили курс и направились ко мне.
— Сэм, мы займем твой кабинет? — спросил Бад и, не дожидаясь ответа, мотнул головой, указывая мне дорогу.
— Да, конечно, — сухо сказал мой босс. — Сьюки, ты в порядке?
— Ага, — кивнула я без особой уверенности — но что Сэм мог поделать? Ему не стоило впутываться в неприятности без особой необходимости.
Хотя Бад предложил мне сесть, я покачала головой и подождала, пока они с Элси расположатся в кабинете. Бад, конечно, занял кресло Сэма, Элси же устроился в запасном, с остатками обивки.
— Расскажи нам, когда ты видела Лафайета живым в последний раз, — предложил Бад.
Я подумала.
— Вчера вечером он не работал, — сказала я. — Это была смена Энтони. Энтони Боливара.
— Кто таков? — Элси наморщил широкий лоб. — Я что-то не припомню.
— Друг Билла. Проезжал мимо, ему нужна была работа. Опыт у него есть. Он еще в Великую Депрессию в столовой служил.
— Ты хочешь сказать, что здесь временным поваром работает вампир ?
— А что? — Я чувствовала, как напрягается мой рот, как сходятся в линию брови, и знала, что со стороны выгляжу диковато. Я очень старалась не читать их мыслей, не влезать в это дело глубже, чем уже вляпалась, но это оказалось нелегко. Бад Диаборн был нейтрален, а вот Элси излучал мысли, что хороший маяк. От него несло отвращением и страхом.
Лишь несколько месяцев назад — с тех пор, как я встретила Билла и обнаружила, насколько высоко он ценит мою особенность — или дар, согласно его восприятию, — я перестала изо всех сил делать вид, будто не вижу чужих мыслей. Билл освободил меня из одиночной камеры, куда я сама себя засадила, с его помощью и при его поддержке я начала практиковаться и экспериментировать. Для него мне пришлось облечь в слова то, что годами я лишь ощущала. Некоторые, как Элси, посылали постоянный сигнал — ясный и сильный. Но в основном попадались люди вроде Бада — от них сигнал то исходил, то нет. Это зависело от силы эмоций, от ясности мысли, даже от погоды. Некоторые были настолько затуманены, что докопаться до их мыслей не получалось вовсе, удавалось разве что ощутить настроение. Я обнаружила, что прикоснувшись к человеку, могу читать его мысли гораздо яснее — та же разница, что между антенной и кабелем. Также оказалось, что если я посылаю «объекту» расслабляющие образы, то могу струиться в его мозгу, как вода.
Самой последней в мире вещью, какую мне хотелось бы видеть, были мысли Элси Бека. Но даже не желая того, я в деталях видела глубоко суеверную реакцию Элси на работающего у Мерлотта вампира, отвращение при воспоминании о том, что я встречаюсь с вампиром, искреннюю убежденность, что откровенный гей Лафайет был позором для всего черного общества. Элси считал, что, как видно, кто-то крепко недолюбливает Энди Бельфлера, раз подложил к нему в машину труп черного гея. Он размышлял, был ли у Лафайета СПИД, и если да, то глубоко ли вирус успел впитаться в автомобиль. Если бы машина принадлежала ему, он бы ее точно продал.
Прикоснись я к Элси — и узнала бы номер его телефона вкупе с размером белья его жены.
Бад Диаборн смотрел на меня как-то странно.
— Вы что-то сказали? — спросила я.
— Угу. Я спрашивал, видела ли ты Лафайета вечером. Он не заходил выпить?
— В свободное время он тут никогда не бывал. — Если честно, я не припомню, чтобы он хоть раз пропускал стаканчик. Впервые я осознала, что если обеденная толпа могла оказаться смешанной, то ночные посетители бара были исключительно белыми.
— Где он проводил свободное время?
— Понятия не имею. — Во всех своих рассказах Лафайет менял имена, дабы защитить невинных. Ну, точнее, виновных.
— Когда ты видела его в последний раз?
— Мертвым, в машине.
Бад раздраженно покачал головой.
— Живым, Сьюки.
— Хм. Кажется… Дня три назад. Он был еще здесь, когда я пришла на работу. Мы поздоровались. Он сказал, что был на вечеринке… — Я попыталась вспомнить его слова. — Точно, в доме, где творятся всякие сексуальные безобразия.
Двое мужчин удивленно уставились на меня.
— Ну, так он сказал. Я не знаю, насколько это правда.
Я почти видела лицо Лафайета, щедро разделяющего со мной непосильную ношу тайны, его настороженно прижатый к губам палец — знак того, что ни места, ни имен он, естественно, не назовет.
— Ты не подумала, что следует кого-либо об этом проинформировать? — Диаборн был поражен.
— Это же была частная вечеринка. С чего бы мне о ней рассказывать?
Но таким вечеринкам не место в их округе. Оба пристально смотрели на меня. Почти не разжимая губ, Бад спросил:
— Лафайет рассказывал тебе, какими наркотиками они пользовались на этом… сборище?
— Нет, ничего такого не помню.
— Это было в доме белого или… черного?
— Белого, — сказала я, надеясь, что сумела скрыть свои эмоции. Лафайет был очень впечатлен местом, где столь экзотически провел время — не тем, что дом был большим или роскошным. Что же его так поразило? Не уверена, что поняла это правильно: Лафайет вырос и жил в бедности, трудно ли его удивить. Но я была убеждена, что речь шла о доме белого. Как бишь он сказал: «Ну и портреты там на стенах: белые, как лилии, и ухмыляются, как аллигаторы». Я не рассказала этого полиции, а сами они больше не спрашивали.
Рассказав, как машина Энди оказалась на стоянке, я вышла из кабинета Сэма и направилась к стенду за стойкой. Я не хотела смотреть на то, что творилось перед входом в бар, а посетителей не было из-за оцепления.
Сэм переставлял бутылки, обмахивая с них пыль, Холли и Даниэль устроились за столиком в углу для курения, и Даниэль зажгла сигарету.
— Как все прошло? — спросил Сэм.
— Ничего особенного. Им не понравилось, что здесь работает Энтони, и не понравилось то, что я рассказала о вечеринке, о которой болтал Лафайет. Помнишь, насчет оргии?
— Да, что-то такое он и мне рассказывал. Наверное, для него это было событием. Если оно, конечно, и вправду было.
— Думаешь, Лафайет все выдумал?
— Не уверен, что здесь проводят много межрасовых бисексуальных вечеринок.
— Это просто потому, что тебя не приглашали. — Я подумала, что было бы, знай я и впрямь обо всем, что творится в нашем маленьком городке. Из жителей Бон Темпс я была единственной, кто мог знать действительно все, если бы захотел. — По крайней мере, я угадала, тебя действительно не пригласили?
— Именно, — улыбнулся Сэм, заботливо смахивая пыль с бутылки виски.
— Полагаю, мое приглашение тоже пропало на почте.
— Ты не думаешь, что Лафайет вернулся прошлой ночью поговорить с нами об этой вечеринке?
Я пожала плечами.
— Он мог с кем-то договориться о встрече на стоянке. В конце концов, все знают, где находится бар Мерлотта. Он получил свой чек? — Был конец недели, когда Сэм обычно выдавал нам зарплату.
— Нет. Может, он и приходил за ним, но я собирался отдать ему чек в день его следующей смены. Сегодня.
— Интересно, кто пригласил Лафайета на ту вечеринку.
— Хороший вопрос.
— Неужели он был настолько глуп, чтобы кого-то заложить?
Сэм потер фальшивое дерево стойки чистой тряпкой. Бар и так сверкал, но он, как я заметила, предпочитал держать руки занятыми.
— Мне так не кажется, — сказал он, поразмыслив. — Нет, они точно выбрали не того компаньона. Ты знаешь, насколько Лафайет был несдержан. Он не только рассказал нам, что участвовал в этой вечеринке — а я готов поручиться, что не должен был, — но мог понадеяться на большее, чем остальные, э… участники сочли бы разумным.
— Например, сохранить с ними контакт? Здороваться на улице?
— Что-то в этом роде.
— Наверное, если с кем-то спишь или смотришь, как он занимается сексом, чувствуешь себя равным ему, — сказала я не слишком уверенно из-за отсутствия соответствующего опыта, но Сэм кивнул.