Снаружи оказались двое. Мальчишка лет десяти, увидев голого мужчину, полностью, за исключением лица с шеей, ступней и ладоней, покрытого светлой шерстью, подпрыгнул от неожиданности и закрыл рукой глаза. Ну и зря. Возможно, он единственный раз в жизни видел ти-энца без одежды.
Вторым человеком был скривившийся хозяин постоялого двора – крепкий седоволосый осверденец. Кирики удивился, что не узнал его по голосу, но все понял, когда тот простуженно захрипел:
- Хоть бы прикрылся, нечисть!
- И вам всем доброго утра! – доброжелательно отозвался монах, сразу успокоившись. Бить его сегодня не будут. – Чего вы от меня хотели?
- Тебе письмо. Этот пострел тебя добудиться не мог, позвал меня, - мужчина подал свернутую бумажку, заглянул за спину невысокого постояльца и хмуро спросил: - Кто на этот раз? А хотя не отвечай. Но чтобы в моем доме сцен ревности с разозленными мужьями больше я не слышал. Вышвырну в тот же час.
- Ни в коем случае не услышите, - улыбаясь, ответил он. – Я теперь предусмотрителен. Это все?
- От меня ждут ответа, - пискнул ребенок.
- Сей момент!
Сказать было проще, чем сделать. Голова при любом неаккуратном движении грозила разбиться, как перепелиное яйцо, а Кирики забыл, куда дел письменные принадлежности. В сундуке чернила так и не нашлись, а писчее перо с подозрительными липкими пятнами валялось в изножье кровати. Монах не рискнул гадать, как оно тут оказалось и для чего его вчера использовали.
К счастью, на дне кувшина еще оставалось немного вина. Не кровью же писать ответ.
Кирики натянул штаны, сел за стол и развернул письмо, уже зная, кто его отправитель. Предположение подтвердилось. На грубой осверденской бумаге витиеватым ти-энским алфавитом было выведено единственное слово: «Одумайся».
Кирики уперся подбородком в основание ладони. Он мог бы написать многое – и что за прошедшие три месяца в Освердене времени подумать было больше чем достаточно, но его решение не изменилось; и что «одумайся» в его понимании не означает «вернись в монастырь, откуда ты не выйдешь больше никогда в жизни», как то подразумевает отправитель. Наконец, никто не может указывать возрожденному богу, которым являлся Кирики, как ему поступать. А именно это пытались делать в монастыре на протяжении почти двадцати лет. Нет уж, хватит ограничений. В кои-то веки он вкусил настоящую жизнь, а не ее бледное подобие, и отказываться от этого не собирался. Здесь его любили, его желали женщины (все знают, каким телесным органом славятся ти-энцы, даже если не всем по нраву их вид). Здесь он был нужен! Иначе как объяснить, что никому не известный монах-чужеземец получил работу в первую же неделю, как приехал в Наэдир?
Да, он мог бы написать очень многое. Но время утекало, мальчишка в коридоре пыхтел все громче, и Кирики вывел на бумаге простое: «Пошел ты».
Письмо он вернул с вежливой улыбкой и добавил посыльному мелкую монетку. После такого ответа отправитель вряд ли наградит ребенка за хорошо выполненную работу. Хозяин тоже все еще стоял у двери, но в его руке появилась большая глиняная кружка, над которой витал пар.
- Держи, - сказал осверденец. – Тут кипяток с разведенным порошком от головной боли. Тебе пригодится.
Кирики потянулся за кошельком, мысленно прокляв заботу домовладельца. Денег вчера было спущено прилично, за новое задание еще не заплатили, а лекарства в Освердене стоили дорого.
- Благодарю, но я не…
- Платить не надо. Считай, я по доброте душевной. Но таких скачек ты мне по ночам тоже больше не устраивай, - хмыкнул хозяин, кивнув на двух просыпавшихся девушек. – А то весь дом вдохновил, и жену мою тоже, а мы, знаешь, уже немолоды.
Кирики широко улыбнулся.
- Спасибо! – на сей раз искренне поблагодарил он. – Да ниспошлет провидец Лекори мир и любовь твоему дому.
- Любовь он уже ниспослал, - засмеялся мужчина. Он махнул рукой и зашагал прочь по коридору, забормотав себе под нос: - А ведь монах еще. Чему только в этом проклятущем Ти-Эне монахов учат…
«Жаль, что не искусству любви», - по привычке продолжая улыбаться, подумал Кирики.
Он вернулся в комнату, распахнул ставни, обновив застоявшийся воздух, и устроился потягивать горячее лекарство, подгоняя устало ищущих свою одежду шлюх. Солнце уже поднималось над городом. Пора заняться работой, хоть и нелюбимой, не соответствующей всему тому, чем Кирики занимался раньше, зато определенно волнующей кровь. И главное, приносящей деньги.