Он обратил внимание и на маленькую добычу, все еще безмолвно стоящую возле распахнутой двери. Запах нежного молодого мяса дразнил и приманивал. Он бросил агонизирующее кровоточащее тело и двинулся навстречу сладкому десерту. Маленькое существо, подвывая, кинулось в соседнюю комнату. Морф вальяжно проследовал за ним. Он слышал шаги, дыхание и запах жертвы, ощущал ее тепло, и еще он безошибочно чувствовал жизнь.
Морф выудил ребенка из-под кровати, проткнув когтями бок мягкого тельца. Он покрутил ребенка перед собой. Кызя уже успел успокоить голод. Ему было интересно. Он изучал свою жертву. Морф протыкал тельце в разных местах, ломал кости, отрывал от него кусочки, облизывал шершавым языком бегущую кровь. Он чувствовал, как жизнь всеми силами пытается удержаться в этом хрупком и несерьезном тельце. Трепыхающееся в неровном ритме сердечко пытается гнать кровь, спазмы стягивают разорванные сосуды, организм выбирает последние резервы, чтобы оставить жизнь маленькой жертве. Буквально за мгновения до обрыва последней тонкой ниточки, удерживающей ребенка на этом свете, морф раздавил детскую головку челюстями так же легко, словно это было куриное яйцо. Остатки детской головки брызнули сквозь приоткрытую пасть наружу. Морф пожевал голову, дробя осколки черепа в мелкое крошево. Не удержавшись, он проглотил получившееся месиво разом, одним большим глотком. Даже не проглотил, а втянул в себя. Кызя упоительно причмокнул. Какой бесподобный вкус был у его добычи!
В комнату вошло распотрошенное им раньше тело. За ним по полу тащились его кишки. Восставший труп матери ребенка медленной деревянной походкой шагал в сторону Кызи. Противный конкурент тупо ткнулся в него и протянул одну оставшуюся руку к изодранному трупику в лапах морфа. Кызя оторвался от приятного занятия и впился зубами в ногу шатающегося мертвяка. Фу!!! Какой ужасный вкус и запах. Это был вкус не-жизни — такой же, как и у него самого. До чего же отвратительно. Да, набивать этим брюхо — все равно что жевать ковер, на котором лежит маленький сладкий труп. Морф досадливо оттолкнул лапой невкусного зомби. Тело пролетело через всю комнату, ударилось о стену и отрикошетило в угол.
Оттуда новоиспеченный зомби пополз, оставляя за собой неровный кровавый след и волоча раздробленную ногу. Морф с интересом наблюдал, как мертвяк подбирается к его добыче. Ему было любопытно. Но тут Кызя пришел в негодование. Тупой мертвяк лез жрать его еду. Жгучая ярость захлестнула его без остатка. Да он сам превратился в ярость. Один удар — и сломанное пополам тело летит к дальней стене комнаты. Череп мертвяка лопается как арбуз от удара о стену, и мозг кусками разлетается по всей комнате. Вытянув лапу, морф подхватывает кончиком когтя небольшой кусочек мозга и отправляет его в пасть… Лакомство безнадежно испорчено. Тут им овладевает досада. С большим свежим трупом он мог не опасаться приступов голода целый день.
Палитра чувств и ощущений морфа постепенно росла.
Поганые людишки с огненной палкой. Они ему искалечили морду и чуть не выбили один глаз. Он больше не сунется так открыто к злым людям. Ему нравилось, что еда сопротивляется, но его приводило в ярость то, что ему причинили вред. Он ведь и без глаза остаться мог. Они соображают, что творят? Как он слепой охотиться будет?
Морф насытился на какое-то время маленьким трупом, сожрав его полностью, с пропитанной кровью одеждой, костями и всем содержимым. Кызя расположился у окна, замерев в теплом солнечном свете. Тепло и свет тоже давали ему силы и притупляли чувство голода.
Морф опять изменялся. Прежде всего у Кызи верхние веки покрылись мощными роговыми наростами, и теперь они выдвигались из-под надбровных дуг на манер люков, полностью перекрывая глазницы и защищая глаза. На искореженных деформированных пальцах и ладонях наросли большие мягкие подушки, испещренные бороздками и ворсистыми бугорками, как у геккона. Последняя фаланга теперь сгибалась в обе стороны, убирая острые прочные когти вверх при ходьбе и лазании по стенам. Кроме того, он мог теперь бесшумно ходить и бегать по любой поверхности и даже вполне уверенно лазить по отвесным стенам. Все четыре лапы стали постепенно вытягиваться и обрели невероятную гибкость и свободу движений, ушла закрепощенность.