Все это я узнал от него за предыдущие пять сеансов. Похоже, Тед меня совершенно не стесняется. А может, просто считает, что хоть кому-то из нас двоих надо поддерживать разговор.
С плакатной улыбкой на лице он ждет ответа на свой вопрос. На маркерной доске царапаю: «Изумительно». Доска лежит у меня на коленях. Тед расположился справа и чуть позади, чтобы читать ответы.
— Это сарказм, я правильно понимаю?
«Вы так думаете?» — царапаю я под первым ответом.
Закрепленный в углу автоматический освежитель воздуха шипит, и по комнате разносится аромат сирени. В первый мой визит освежителя не было.
— Тогда почему бы вам не признаться, как вы на самом деле себя чувствуете?
Я смотрю на Теда через плечо. Он натянуто, не разжимая губ, улыбается.
Как я на самом деле себя чувствую? Я бешу родителей, от меня отвернулись друзья, все общество настроено против… С их точки зрения, я больше не человек. Как, по-вашему, мне себя чувствовать?
Но сказать такое Теду нельзя. Не поймет. А если и поймет, ему нет до этого дела.
Я вытираю доску и пишу: «Отвергнутым».
— Хорошо, — кивает Тед. — Еще?
«Выброшенным за борт».
— Так. Это все?
«Разочарованным».
«Сломленным».
«Обездоленным».
«Неприкаянным».
«Полным ничтожеством».
Немного подумав, я все стираю и быстро пишу: «Я устал».
Жду ответа, а в ответ — тишина.
Тед не ушел — я вижу его через плечо. И не заснул — глаза у него открыты. И уж точно не умер — я слышу его дыхание.
Передо мной на стене висят Тедовы дипломы, свидетельства и грамоты. На электронном табло красным высвечены часы, минуты, секунды. Наблюдаю, как в тишине тянется время.
…тринадцать… четырнадцать… пятнадцать…
Такое случается каждый сеанс. Тед в полном недоумении, он понятия не имеет, чем мне помочь, а я просто сижу и смотрю, как одна за другой уходят секунды. Будто считаю, сколько осталось до Нового года, только не в обратном порядке. И предел не наступает никогда.
…двадцать пять… двадцать шесть… двадцать семь…
— Вы устали в физическом, эмоциональном или духовном плане?
Глава 6
Мы с Ритой, Хелен и Джерри идем с очередного собрания. С нами новый член группы, сорокапятилетний серфингист по имени Уолтер: пьяный, он ударился головой о доску и утонул. Тело не нашли, а двумя днями позже Уолтер в костюме для серфинга вышел из волны на пляже Санта-Крус с полными легкими морской воды и запутавшейся в волосах ламинарией.
— Чувак, — обращается к нему Джерри, — и как это — пробыть под водой два дня?
— Не знаю, чувак. — В глотке у Уолтера булькает вода. — Проснулся весь в морской капусте и никак не соображу, какого черта делаю внутри водяной кровати. Потом смотрю — на мне костюм для серфинга, а я в нем никогда в постель не ложусь.
Мог бы поклясться, что Джерри и Уолтер — братья, не будь я в курсе, что это не так.
— Сначала думал — сплю, — продолжает Уолтер. — Пока что-то не поползло у меня по спине.
— И что же это было? — интересуется Джерри.
— Трепанг, чувак. Такой, знаешь, бородавчатый.
— Мерзость.
— Во-во.
Обогнать их я не могу. Когда они слева, то я хотя бы почти ничего не слышу своим изуродованным остатком уха, однако по закону подлости один из них то и дело оказывается по правую сторону от меня.
Мы идем по стоянке и сворачиваем в проулок. Дорогу выбираем безлюдную, в духе Роберта Фроста[3]. Мы вовсе не ищем приключений; главное, не потревожить живых. А это — одна из заповедей нежити.
Не тревожь живущих.
Не выходи из дому после комендантского часа.
Не занимайся некрофилией.
Не желай плоти ближнего твоего.
Есть и еще несколько — о почитании хранителей приютившего тебя и о воздержании от участия в актах гражданского неповиновения, — однако в большинстве своем это просто правила, которых надо придерживаться, чтобы сосуществовать с живыми. Зато они не обременены никакими запретами в отношении нежити. Ну, может быть, за исключением некрофилии. Что, впрочем, и так понятно.
Здесь несколько кварталов занимают предприятия легкой промышленности, уже закрытые на ночь. Впереди мило беседуют Хелен и Рита — наверное, о чем-то важном. А мне приходится терпеть пытку…
3
Роберт Фрост (1884–1963) — американский поэт, писал о нравственном кризисе современной цивилизации, трагической утрате живого, гармонии между человеком и природой, а также о беспредельном многообразии и конкретике жизни.