Не хочу наговаривать на людей, но, по-моему, Евлапова эта, адвокатша Заремина, — подсадная от ФСБ. Как иначе объяснить ее действия — нелогичные, просто безумные. Зачем потребовала присяжных? Зачем судью не отвела? Ясно же было, что Штундер посадит Зарему надолго. Недолюбливает он кавказцев. Штундер скинхедов судил. Почти все на свободу ушли, двое остались.
12 июля, в субботу, у дочери Евлаповой свадьба. А перед этим в ночь на четверг задерживают Зарему, и Евлапову вызывают ее защищать. И в четверг, в пять утра, Евлапова уже сидит у Заремы. В субботу, е-мое, свадьба у дочери, а она с утра четверга до вечера пятницы сидит на допросе у Заремы. Обычный адвокат пойдет на такое, да еще и бесплатно? Да она бы отмоталась по-любому.
Евлапова Зареме передачи носила. Футболки, джинсы, платок, сапожки. Не скажу, чтоб крутые передачи, но Зарема начала напрягаться. Я, говорит, не хочу быть никому обязанной. А Евлапова ей и говорит: да что ты переживаешь, Зарема, это все из фонда Патрушева. Может, и пошутила. Но, знаете, гнилая шутка.
Адвокат Наталья Евлапова купила для Заремы новые сапоги.
Приходит Зарема с допроса и говорит. Идет суд над полковником Будановым, который чеченскую девушку изнасиловал и задушил, и ему дают десять лет. И адвокат сказала, что хорошо бы Зареме Мужахоевой написать письмо Владимиру Путину, что нельзя столько много давать Буданову. Я говорю: стоп! Что это за идея такая нелепая? Как это будет выглядеть? Кто этому поверит? Ты, чеченка, вдруг пишешь Путину, чтоб Буданова чуть ли не помиловали. Да тебя ж свои заплюют.
Или вот едет Зарема с адвокатом в Толстопальцево. Показывает оперативникам дом, показывает гараж, где что зарыто. Она все показала. Я спрашиваю: Зарема, ты протокол подписывала? Она: какой протокол? Стоп, подружка моя, они вообще составили бумагу о том, что ты все им сдала? Или завтра объявят, что раскрыли террористическую сеть по оперативным данным, как они любят говорить. Ты знаешь, сколько звезд они твоими руками похватают?
Она, оказывается, была влюблена в Хаттаба. Хотя что такое любовь у боевиков? Это вообще забавно. У Басаева, говорила Зарема, четыре жены уже взорвались. Он же их и пристроил. Для меня это не любовь, а для Заремы — любовь. А потом, когда ты год живешь среди боевиков… Она мне говорила: у нас, наши ваххабиты, чтоб изнасиловать кого-то — о чем ты говоришь?! Нам вера не позволяет. Никто никогда. Потом сказала: да, бывает. А для того, чтоб этого не было, надо иметь покровителя. Она говорила, что ей Басаев предлагал стать очередной женой. Но тут Зарема просчитала перспективу, и она Зарему не устроила. Потом она увидела Хаттаба. Говорит, что он был очень интересный. А по мне — так урод уродом.
Мужчин вокруг нее не осталось. Мужа убили, а его брат почему-то предпочел заниматься бизнесом, а не кровной местью. Зарема рассказывала, что ее муж перевозил какие-то товары, и застрелили его ингушские менты. Говорила, что хотели ограбить, но при этом давала понять: муж — боевик. Она мне говорит: ты не понимаешь, ты считаешь боевиками тех, кто в горах сидит. Нет, говорила Зарема, в горах только маленькая часть, а остальные — вот они, живут нормальной жизнью. Но все — пособники. Добровольно или невольно — это уже другой вопрос, но никто из них боевикам не откажет. Придет русский солдат — наши женщины его встретят, водичкой угостят, сынком назовут, а закроют за собой калитку… Сколько бы тебе жить осталось, паренек? Вот сейчас бы отрезали тебе голову — и нет вопросов.
Она мне рассказывала, как они дом в Ассиновке приобрели. Это еще при Масхадове было. Зареме было лет семнадцать. В этом доме русские жили. Пришли дядьки Заремы, застрелили этих русских. Трупы двух женщин трое суток в комнате лежали. Потом их выкинули. Двоюродные братья, говорит, до сих пор не могут ночевать в этой комнате. А ты, спрашиваю? А я в ней жила спокойно.
А про Трофимова, погибшего от ее бомбы, как она говорила. Жалко, говорила, его. В газете — фотография с дочкой. Жалко. А в глазах: “Жалко, что один!”
Рассказывала, что, когда жила с боевиками в горах, видела, как мстили человеку, который помог федералам отравить Хаттаба. Как над ним издевались, че ему там отрезали… Я говорю: Зарема, ну ты же женщина, ну, твою мать, но ты же мать, в конце концов, ну как же можно? Она отвечает: а ты не понимаешь, я же не видела в нем человека. И в русских не вижу. Вы, русские, вы не твари, вы хуже тварей. Я говорю: не поняла. Я напрягаюсь в такие моменты. Мне это не нравится. Я ей говорю: Зарема, весовая категория у нас, конечно, разная, но крышкой от унитаза запросто звездану. Ты, блин, коза, сидишь в моем городе, в моей тюрьме — и такие вещи мне заявляешь. Вот если попадешь на зону, а на зону ты попадешь, хотя ей и клялись, что никаких зон она не увидит, что ее будут держать в “Лефортово”… Вот попадешь на зону — там тебе всё объяснят: и про русских, и про тварей.