И капитан Аникушин помощником коменданта стал тоже из-за ранения: медицинская комиссия признала его «ограниченно годным». Болезненное самолюбие, столь частый спутник таланта (а у Аникушина прекрасный голос — до войны в консерватории, где он учился, его считали восходящей звездой), постоянно осложняет ему жизнь. Из-за мальчишеского страха (все-таки он очень молод) уронить свое достоинство, он иногда держится надменно, свысока. Для него, воюющего с сорок первого (он ни за что не хотел остаться в ансамбле, вырвался в действующие части), не раз бывавшего в переделках, из которых выбираются чудом, служба в комендатуре — обидная, даже оскорбительная несправедливость судьбы. Но тем педантичнее — таков уж характер — он выполняет свои обязанности, тем агрессивнее реагирует на «снисходительное» отношение к его должности и правам. Выросший в семье кадрового военного, он под влиянием отца воспитал в себе привычку к крутым и бесповоротным решениям, которым он следует, невзирая ни на что, иногда вопреки всему и всем. Он поступает так, как подсказывает ему совесть, идет до конца и не боится расплачиваться за свои поступки.
Как и остальные герои романа, Аникушин не «иждивенец» — напротив, ему свойственно очень острое чувство ответственности. Он не из тех, кто ради собственного благополучия будет мириться с обстоятельствами, которые принять не может, никогда не станет бездумным равнодушным исполнителем.
Он принципиален и когда решает, что не будет принимать участие в оскорбительном и незаконном обыске офицеров-фронтовиков. В его глазах — глазах человека, не посвященного в суть данного дела, данной операции, эта проверка, этот обыск выглядит именно такими. В его памяти живут унизительные допросы, которым его подверг когда-то старательный «особист». Но не только это — видимо, как помощник коменданта он знает, что сотрудники этого ведомства, к которому его вдруг прикомандировали, задерживали людей и по необоснованным, ложным подозрениям, сообщение об этом мелькают в оперативных документах.
И вообще действительность предстает в романе Богомолова сложной, многослойной, трагически противоречивой. Видеть в книге поэтизацию деятельности одного из военных ведомств — контрразведки (а так получалось у некоторых рецензентов) нет никаких оснований. Я уже не говорю о том, что такого рода цель не может быть задачей для серьезной художественной литературы. Но к этому я еще вернусь.
Герои романа, глазами которых мы видим происходящее, замечают каждый свое и по-своему, никак не повторяя друг друга, даже когда рассказывают об одном и том же. Их видение, их представление о происходящем, все время дополняя, корректируя, опровергая друг друга, сливаясь вместе, делают изображение многомерным, стереоскопическим. Так ведет автор читателей к правде, к объективной картине действительности. Давая слово разным персонажам, попеременно раскрывая то, что они видят, думают, чувствуют, автор показывает, что в их восприятии верно, а где они вольно или невольно обманываются, как они выглядят в собственных глазах, а как — со стороны. Его точка зрения, нигде не выраженная впрямую, не сливается полностью с точкой зрения ни одного из героев — она шире и выше. Она все-таки из другого, более позднего времени, а его герои полностью — и поведением, и мыслями, и строем чувств, и речью — прикреплены к своему, нет здесь ни в чем ни малейшей модернизации.
Особо надо отметить речевые характеристики персонажей, отличающиеся острой выразительностью, экспрессией, безукоризненным историзмом — это действительно язык сорок четвертого года, это подлинный язык армейской среды, это, наконец, когда дело касается розыскников, их натуральный профессиональный жаргон. Но каждый раз это еще и сугубо индивидуальная манера данного человека разговаривать, вскрывающая особенности его психологии, его личности, его жизненный опыт. С каким филигранным вкусом и точностью сделана, например, речевая характеристика Таманцева, а ведь высказывания его так густо приперчены жаргоном, что, если бы не идеальное их соответствие своеобычной натуре этого персонажа, автор не смог бы избежать упреков в языковом натурализме или изыске. А с каким блеском (не боюсь употребить это слово, нечасто используемое в характеристиках критиков) написаны сцены допроса задержанных офицеров, где реальная картина происходящего сопровождается внутренним монологом, потоком сознания Алехина, старающегося разгадать, с кем имеет дело, кого они задержали — какой силы драматическое напряжение создается!