– А наши доблестные союзники? – кивнул он в сторону запоздавшего с докладом румынского капитана, который, грузно переваливаясь с ноги на ногу, пытался подбежать оставшиеся двадцать метров.
– Около шестидесяти.
– Я вижу, вы даже убитых не хороните. И раненых тоже, наверное, оставляете на поле боя?
– Раненых стараемся подбирать, господин оберштурмфюрер. Ночью. В доте снайпер, мы несем большие потери.
– Что, действительно снайпер? Со снайперской винтовкой? Или просто метко стреляющий человек?
– Разве это можно определить?
– При некоторой наблюдательности.
– Не знаю. Но стреляет он метко. Не дай вам Бог лично убедиться в этом.
Они начали разговор на верхней террасе долины, однако Штубер постепенно спускался вниз, поэтому обер-лейтенант и румынский капитан, доклад которого Штубер так и не пожелал выслушать, вынуждены были спускаться вместе с ним. При этом они все время с опаской поглядывали на дот.
– Здесь уже опасный участок. Он простреливается из дота. Мертвая зона – вон там, господин оберштурмфюрер, – показал обер-лейтенант Вильке на плато за амбразурами. – Мы можем подняться на крышу дота. А на амбразуры можно взглянуть вон оттуда, от реки, из окопов…
– Я видел их, когда в этих окопах еще были русские, а вы со своей ротой отсиживались в тылу за пятьдесят километров отсюда. А что касается крыши – это интересно. Как ведут себя русские?
– Вчера они пытались вырваться из окружения.
– Вот как? Весь гарнизон?
– Почти весь. В доте оставалось несколько добровольцев, прикрывавших прорыв. Это была яростная атака.
– И что же?
– Семерых мы убили. Остальных заставили уползти в свою каменную нору.
– Почему же не ворвались в дот на их спинах?
– Это происходило около двух часов ночи. Русские прорывались в двух направлениях. Все произошло неожиданно.
– Понятно: вы не сумели организовать штурм дота, когда он, по существу, был небоеспособным. И еще… объясните мне: почему вы не выпустили русских? Почему не разомкнули кольцо окружения?
Обер-лейтенант удивленно смотрел на Штубера и не мог понять, шутит тот или говорит серьезно.
– Что вы так смотрите на меня, обер-лейтенант? Вам не понятен вопрос? Или размышляете над тем, как бы получше донести на меня в гестапо?
– Мы не имели права упускать этих русских.
– А загонять их назад, в дот, чтобы они сопротивлялись еще яростнее, обстреливая наши переправы и дорогу на той стороне, вы имели право? – Штубер не повышал голоса. Он говорил спокойно, с почти доброжелательной улыбкой на лице. Но именно это спокойствие гестаповца привело обер-лейтенанта в холодный ужас. – Русские вышли из дота. Почти весь гарнизон. Пошли на прорыв. Неужели непонятно, что на вашем месте любой мыслящий офицер бросал бы каждому русскому по плитке шоколада, только бы он подальше убрался отсюда? А вам, капитан, это тоже непонятно?
– Понятно, господин, э-э… – привстал капитан на носках, пытаясь разобраться в звании Штубера.
– А если вам все понятно, господа, тогда выстраивайте свои роты, сами становитесь впереди и строевым шагом, под барабанный марш, идите на амбразуры, выбивайте русских. Делайте что хотите, но чтобы до вечера их там не было. А я посмотрю отсюда, с этой крыши, как это у вас получится.
Капитан и обер-лейтенант переглянулись и опустили глаза. Сейчас-то они, конечно, поняли, что относительно психической атаки оберштурмфюрер шутит. Тем не менее каждый из них с ужасом подумал, что этот гестаповец и впрямь может заставить их снова пойти в лобовую атаку на дот. Ведь решались же они на такие атаки уже дважды!
– Да, господа офицеры, не зря не только в штабе армии, но и в штабе группы войск обеспокоены тем: в состоянии ли вы выполнить эту заурядную тыловую задачу.
– Но ведь есть же газы, господин оберштурмфюрер, – поспешил перевести разговор в другое русло Вильке. – Одна газовая атака – и…
– …И весь мир узнает, что мы нарушили международную конвенцию, запрещающую использование химического оружия, – вновь улыбнулся своей обаятельно-садистской улыбкой Штубер. – Кроме того, я уже побывал в одном из захваченных дотов. Там есть фильтрационные устройства, бойцы снабжены противогазами… Так что оставим фантазии, обер-лейтенант.
– Может, допросим пленного, господин э-э… – нерешительно предложил толстячок капитан на своем скверном немецком.
– А что, взят пленный из гарнизона? – удивленно уточнил Штубер, глядя на Вильке. – Почему он до сих пор не здесь?