На другой день Лидочка сидит в ресторане «Кюба», одном из самых дорогих и модных, посещать который не брезговала сама Кшесинская. Напротив Лидочки щебечет Верочка Серова, по обеим же сторонам сидят два солидных чиновника министра двора барона Фредерикса. Оба они служили в свое время вместе с директором Императорских театров Теляковским в том же лейб-гвардии Конногвардейском полку, что и барон Фредерикс, а потому пользовались его влиятельной поддержкой и сохраняли дружеские отношения между собой. Все это Серова растолковала Лидочке заранее. Тот, что справа, Верочкин «покровитель», благообразный господин лет сорока пяти с желчным лицом и длинноватым носом, совсем ей не понравился, но видно было, что Верочку его наружность не смущает и она ведет себя, как балованная девочка, что ему даже нравилось. Наконец, Лидочка решилась поднять глаза на господина слева и встретилась с взглядом его блекло-серых глаз. Дрожь пробежала у нее по спине, так, что передернулись плечи, и она испуганно отвела глаза, боясь, что он прочитает в них внезапное отвращение. Господи, господи, никогда, никогда! Эта жертва вдруг показалась ей неоправданно большой. На прощание он, целуя ее руку, сказал очень мягким голосом, что счастлив был их знакомством и рад пригласить всех на дачу в Стрельну. Лидочка, тронутая его отеческой интонацией, наконец, посмотрела открыто в его лицо и не увидела в нем ничего отталкивающего, напротив, добродушие чуть полнеющего лица со вторым подбородком располагало к себе. Я могла бы уважать его, как отца, мелькнуло в голове, но ему ведь не это надо. Она опять передернулась и смутилась, видя, что он заметил это.
— Благодарю вас! Я, право, не знаю… — нерешительно прошептала она, радуясь, что он не настоял на немедленном и определенном ответе.
Противоречивые чувства раздирали ее всю неделю, между тем жизнь была все так же наполнена работой. Все так же до седьмого пота отрабатывала она приемы и движения танца в репетиционном зале, веря, что сможет когда-нибудь станцевать все, о чем мечтала. Однажды, задержавшись позже других, скорее, даже не заметив, что все уже разошлись отдыхать (балета нынче вечером не давали), Лидочка для собственного удовольствия танцевала вальс из «Шопенианы», в котором была так хороша на выпускном спектакле. Она чувствовала, что тело ее поет в каждом движении и душа взлетает и кружится над землей в той чистой выси, где не нужно думать о расплате за это высшее наслаждение ее жизни, за возможность танцевать. Мельком увидев стоящие в дверях фигуры, она все же закончила танец, узнав в них «своих»: Мишеля Суворова и Михаила Михайловича Фокина. Танцор и балетмейстер труппы Дягилева Фокин, который и придумал этот балет, теперь с интересом наблюдал за ее танцем.
— Я вас знаю? — вопросительно сдвинув брови, спросил он, когда она, закончив, застыла, все еще трепеща вытянутыми вперед руками.
— Это Левина, — подсказал Суворов.
— О! Я наслышан, самому видеть не довелось, был в Париже. Почему же сейчас я вас не вижу в спектаклях? Что вы исполняете?
— Я танцовщица кордебалета и участвую во всех балетных спектаклях, — подсказала она ему, понимая, что весь кордебалет он запомнить не мог.