Метрдотель двинулся дальше, оставив Джин в ужасе глядеть на Элиота.
— Дорогой, — ошеломленно произнесла она.
Элиот налил ей вина. Девушка благодарно кивнула и дрожащей рукой поставила стакан.
— Я чувствую себя такой потерянной, — сказала она, — я и не подозревала, что мужчины способны так любить. Тридцать лет бесплодных надежд… Тридцать лет — и какая развязка!… Ее вина! Если не можешь подарить ему любовь, то, по крайней мере, не надо с ним встречаться.
— Угу, — отозвался Элиот.
Он мог бы прокомментировать случившееся более убедительно, однако мешала профессиональная сдержанность. Насколько ему позволило видеть его натренированное зрение, последними словами, слетевшими с уст миссис Блэйн, были: «Нет, Джон. Сейчас я твердо намерена выйти замуж. К тому же я буду обходиться тебе много дешевле, когда ты женишься на мне. И не забывай, стоит мне только рассказать им о том, что на самом деле случилось с Чарльзом во Франции…»
Ставка на веру
— Черт меня побери, — мысленно проклинал себя Генри Бейдер, когда его спрессовали почти в лепешку, благодаря чему вагонная дверь, хоть и с трудом, ко все же закрылась, — черт меня побери, если я еще когда-нибудь полезу в этакую давку…
Подобного рода клятвы он, правда, давал уже не в первый раз, и, хотя в данную минуту был полон решимости сдержать свое обещание, не было решительно никакой гарантии, что завтра же оно не будет нарушено. Обычно Генри избегал появляться в Сити в часы пик, но сегодня дела задержали его, и пришлось выбирать одно из двух зол: либо разозлить жену еще большим опозданием, либо позволить увлечь себя людскому потоку, вливавшемуся в туннель метро на Банкстейшн.
На станции Святого Павла никто не вышел, а давка усилилась, и это значило, что еще кому-то все-таки удалось втиснуться в вагон. Створки дверей натужно сдвинулись, потом разошлись — видимо, чьи-то руки, ноги или спины остались снаружи — и затем окончательно захлопнулись. Поезд со скрипом сдвинулся с места. Девушка в зеленом плаще, вдавленная в правый бок Генри, пискнула своей подружке в синем:
— Как ты думаешь: слышно, как трещат наши ребра?
В ее вопросе звучала даже не жалоба, а скорее философское раздумье.
На Чансери-лейн тоже никто не вышел. Теснота, тычки локтей и колен стали еще сильнее: снова свершилось чудо — в вагон было запрессовано еще несколько пассажиров. Поезд медленно набирал скорость. Несколько секунд привычного гулкого грохота, затем резкая остановка и темнота — погас свет.
Генри даже и выругаться не успел, как поезд пошел снова. Тут неожиданно оказалось, что с боков его больше никто не подпирает — он чуть не упал. Протянув вперед руку, он ухватился за что-то мягкое. Но в этот миг лампы вспыхнули снова и выяснилось, что этим неизвестным мягким предметом была девушка в зеленом плаще.
— Да как вы смеете… — начала она, но ее голос тут же прервался, рот так и остался открытым, глаза вытаращились.
У Генри глаза тоже полезли на лоб: в вагоне, который еще минуту назад был до предела набит плотно утрамбованной человеческой массой, теперь, кроме Генри и зеленой девушки, находились всего три человека. Один из них был мужчина почтенных лет, уткнувшийся в свою газету с таким видом, словно он, наконец, достиг того, о чем мечтал всю жизнь. Напротив него сидела моложавая дама, погруженная в глубокую задумчивость. В самом конце вагона мирно спал какой-то парень.
— Ишь ты! — воскликнула девушка. — Милли-то смылась! Ну и задам же я ей завтра. Знает, что мне тоже вылезать в Холборне, так нет — сама сошла, а мне ни гу-гу. — Она запнулась. — Ведь это был Холборн?
Генри обалдело оглядывался по сторонам. Девушка схватила его за руку.
— Ведь это был Холборн? — повторила она с надеждой в голосе.
Мысли Генри витали в неведомых далях:
— Э-э-э, какой-такой Холборн?
— Ну та остановка, где все сошли. Тут ведь кроме как Холборну быть нечему, правда?
— Я… э-э-э… плохо знаю эту линию, — выдавил он.
— Но я-то знаю ее, как свои пять пальцев. Холборн это был, это уж точно. — Она явно старалась убедить себя в этом.
Генри снова оглядел раскачивающийся на ходу вагон и длинные ряды свисающих с поручней ременных петель.
— Я… э-э-э… не заметил никакой станции, — пробормотал он.
— Да ведь была же она! Где же, по-вашему, они все сошли?
— В самом деле, — ответил он, — где же еще?
Помолчали. Поезд, подрагивая на стыках и раскачиваясь, набирал скорость.
— Следующая остановка Тоттенхем-Корт-Роуд, — заявила девушка. Но особой уверенности в ее тоне не чувствовалось.
Поезд продолжал грохотать. Она пристально всматривалась в пустую темноту окна.
— Послушайте, — предложил Генри, — давайте-ка расспросим других пассажиров. Может быть, они что-нибудь знают.
Генри и следовавшая за ним по пятам девушка подошли к даме. Дама была одета в великолепно скроенный костюм и меховую накидку. Коротенькая вуалетка спускалась с полей круглой шапочки, кокетливо сидевшей на черных кудрях. Туфельки и совершенно прозрачные чулки были подчеркнуто отличного качества. Затянутые в длинные перчатки руки покоились на черной кожаной сумочке, лежавшей на коленях. На лице застыло отсутствующее выражение: видимо, она целиком погрузилась в свои мечты.
— Извините, — обратился к ней Генри, — не скажете ли вы, как называлась та станция, на которой все вышли?
Длинные ресницы медленно приподнялись. Глаза оценивающе оглядели Генри сквозь вуалетку. Наступила длительная пауза, во время которой дама, видимо, перебирала в уме причины, вызвавшие у Генри прилив общительности. Генри подумал, что выражение «молодящаяся» подходит к ней куда больше, чем «моложавая».
— Нет, — ответила она с легкой улыбкой, — я не заметила.
— И ничто вам не показалось удивительным? — настаивал Генри.
Подрисованные брови слегка выгнулись, а глаза провели повторную инвентаризацию.
— Удивительным? Что вы называете удивительным? — спросила она.
— Да хотя бы то, как быстро опустел вагон, — объяснил Генри.
— Что же в этом удивительного? Мне это показалось ужасно милым. Их тут было так много!
— Совершенно справедливо, — согласился Генри, — но мы никак не можем понять, где и когда все успели выйти.
Брови поползли еще выше.
— Вот как! Но мне кажется, я не обязана…
Позади Генри послышалось покашливание и шелест газеты.
— Молодой человек! Прекратите беспокоить даму своей назойливостью. Если у вас есть жалобы, благоволите обратиться в соответствующие инстанции.
Генри обернулся. Говоривший оказался седеющим человеком с тщательно подстриженными усиками на розовой, пышущей здоровьем физиономии. Лет ему было примерно пятьдесят пять, а одевался он строго по моде Сити — даже котелок и портфель были налицо. Человек из Сити бросил на даму вопросительный взгляд и получил в награду легкую улыбку. Затем он снова перевел глаза на Генри. Теперь его взор стал чуть мягче: видимо, с фасада Генри произвел более благоприятное впечатление, чем с тыла.
— Прошу прощения, — обратился к нему Генри, — дело в том, что эта девушка пропустила свою остановку… Да и вообще тут многое нуждается в объяснении.
— Последней остановкой, на которую я обратил внимание, была Чансери-лейн, так что, должно быть, остальные пассажиры вышли в Холборне.
— Чересчур уж быстро они сошли!…
— Вот и прекрасно. Лица, ответственные за порядок на транспорте, вероятно, ввели какой-нибудь новый метод обслуживания пассажиров. Они, как вам известно, постоянно заняты усовершенствованием и разными новыми идеями.
— Пусть так, но мы вот уже минут десять как едем без остановок и все еще не видели ни одной станции.
— Должно быть, нас перевели по каким-нибудь техническим причинам на запасный путь.
— Запасный путь! В метро-то! — запротестовал Генри.
— Не в моих принципах, уважаемый, совать нос в чужие дела. И вам тоже не советую это делать. В конце концов, на все случаи жизни существуют специальные инстанции, и они-то, уверяю вас, свое дело знают, даже если кое-кому их действия и представляются странными. Господи, да если мы перестанем доверять властям, наше общество окажется на краю бездонной пропасти!…