Так это началось. Сентиментальные грезы школьницы, но такие сладостные и столь близкие к реальности, что предстоящий день казался еще более унылым. Радость постепенно угасала в обыденности обстановки, и она оставалась с чувством потери, словно ее обокрали. Казалось, там, в грезах, была ее настоящая, главная суть, а днем она исполняла серую механическую роль — анимированного существа не вполне живого в не вполне живом мире.
Следующей ночью сон пришел опять. Не повтор, продолжение. Тот же пейзаж, те же люди, которых она знала, казалось, всю жизнь, тот же мужчина и она. Мир, к которому она уже привыкла. Коттедж, который она могла описать до мельчайших деталей. Ее работа, за которой ее пальцы порхали среди бесчисленных катушек, плетя изысканные кружева на черной подушке. Соседи, с кем она разговаривала, девушки, с кем она выросла, молодые люди, улыбающиеся ей, — все они были абсолютно реальны. Они казались даже более реальными, чем мир офисов, магазинов готового платья, редакторов. Пробуждаясь, она начинала себя чувствовать серой среди серых: в ее деревенском мире она была живой, чувственной — и любила…
Первую неделю или две она открывала глаза и возвращалась в повседневный мир с болезненной неохотой, боясь, что сны уйдут от нее. Но они не кончались. Они продолжались, становясь все более явственными. Она боялась поверить в постоянство сновидений, опасаясь пустоты, которая наступит, если они прекратятся. Но шли недели, и она поверила и стала еще больше любить их. Как только она поверила, грезы эти стали расцвечивать, скрашивать скуку ее жизни. Ей доставляло удовольствие замечать детали, на которые раньше не обращала внимание. Менялась оценка окружающего, росло чувство отчуждения. Однажды она поняла, насколько сильно изменились ее интересы, исчезла истеричность.
Причиной этому были грезы. Перестав бояться, что в любую секунду они могут оставить ее, она могла рискнуть почувствовать себя в них счастливой и быть более терпимой к обычному миру. Реальность не удручает, если знать, что ночью достаточно закрыть глаза, чтобы зажить настоящей жизнью в Аркадии.
Но почему, думала она, реальной жизни не быть такой? Или, возможно, для некоторых она такой бывает моментами…
Прекрасный вечер. Они идут по зеленой тропинке, ведущей к павильону на вершине небольшого холма. Она возбуждена, счастлива и немного волнуется. Они прилегли на подушки, все вокруг залито розовым светом от заходящего дымно-красного солнца. Все звуки приглушены. Непрерывный шепот листьев, трели соловья вдалеке… Его мускулы, твердые и гладкие; она мягкая, как согретый солнцем персик. Чувствует ли роза, подумала она, именно так, собираясь раскрыться?…
А затем она отдыхала умиротворенно, глядя вверх на звезды, слушая соловья, не прекратившего свое пение, и всю природу, мягко вздыхающую…
Утром, открыв глаза в ее знакомой маленькой комнате, наполненной уличным шумом, она лежала еще несколько минут в счастливой расслабленности. Именно тогда она решила написать книгу — для себя, чтобы никогда и ничего не забыть.
Книга получилась, на ее взгляд, слишком сентиментальной. Но ей нравилось ее писать, переживая все заново. А затем она решила, что не одной ей наскучили грубые серые будни. И она подготовила другой вариант книги, несколько сокращенный — хотя, как выяснилось, на вкус издателя, недостаточно, — и добавила свою концовку.
И вот такой необъяснимый результат…
Первый приступ слез у Лейлы Мортридж прошел. Она промокнула глаза и несколько раз вздохнула.
С видом человека, принимающего на себя практическую сторону дела, Джейн сказала:
— Мне кажется, случиться могло одно из двух: либо между нами существует нечто вроде телепатии — но мне это кажется маловероятным, — либо мы видим одинаковые сны.
Миссис Мортридж обиделась.
— Это невозможно, — заявила она решительно.
— Вся ситуация кажется невозможной, — ответила коротко Джейн, — но это есть — и мы должны отыскать самое вероятное объяснение. Во всяком случае, ситуация, когда двое людей видят одинаковые сны, разве более невероятна, чем когда один видит один и тот же сон с продолжениями, как сериал?
Миссис Мортридж смотрела с вызовом.
— Я не понимаю, — сказала она назидательно, — как незамужняя девушка вроде вас может видеть подобные сны.
Джейн насмешливо поглядела на нее.
— Бросьте это, — посоветовала она коротко. — Кроме того, — добавила она после секундного размышления, — мне кажется это столь же неприличным и для замужней женщины.
Миссис Мортридж мгновенно сникла.
— Это разрушило мое замужество, — сказала она жалобно.
Джейн понимающе кивнула и ответила:
— Я была помолвлена — сны погубили помолвку. Как можно?! Я имею в виду, после… — она не закончила.
— Понятно, — сказала миссис Мортридж.
Несколько секунд они молчали, каждая думая о чем-то своем. Миссис Мортридж первая нарушила тишину:
— И сейчас вы портите это.
— Порчу ваше замужество? — спросила Джейн изумленно.
— Нет, сны.
Джейн ответила жестко:
— Не надо говорить глупости. Мы в одной лодке. Думаете, мне нравится ваше вмешательство в мои сны?
— Мои сны.
Джейн не ответила, задумавшись, а затем сказала:
— Возможно, дела это не меняет. В конце концов, раз мы обе во сне становились ею, не зная ничего друг о друге, то почему все не может также продолжаться?
— Но ведь мы знаем.
— Нет, когда мы там. Если так, то остальное неважно? Во всяком случае, возможно.
Миссис Мортридж оставалась безутешной.
— Это в-а-ажно, когда я проснусь и буду знать, что вы разделяли… — бормотала она, глотая слезы.
— Думаете мне эта идея по душе? — спросила Джейн холодно.
Избавиться от гостьи ей удалось лишь через 20 минут. Только тогда она позволила себе сесть и от души пореветь.
Сон не прекратился, как боялась в глубине души Джейн. Ничего не изменилось. Лишь несколько последующих дней, просыпаясь, Джейн чувствовала себя неуютно при мысли, что Лейла Мортридж имела тот же ночной опыт до последней детали — и, хотя некоторую компенсацию можно было извлечь из того факта, что и она в равной степени испытала все, происшедшее с Лейлой Мортридж, все-таки это не служило достаточным утешением.
Что девушка из грез осталась той же для них обеих, несмотря на их знание друг о друге, они выяснили по телефону на следующее же утро в разговоре, протекавшем довольно дружелюбно. Страх потери отступил, и антагонизм начал исчезать, к концу месяца его заменила атмосфера своеобразного женского клуба по телефону. В конце концов, сказала себе Джейн, если секрет приходится делить, то делать это следует с выгодой…
Однажды вечером, месяца через три после их первой встречи, Лейла Мортридж позвонила по телефону, и она была в панике:
— Моя дорогая, ты не читала вечернюю газету?
Джейн ответила, что просмотрела бегло.
— Если она при тебе, то открой театральную страницу. Во второй колонке, под заголовком «Совместная роль», нет, не клади трубку…
Джейн бросила трубку. Затем нашла газету.
«Пьеса, принятая для постановке в Каунтис-театре, вскоре будет представлена на суд зрителей. Это романтический мюзикл. Мисс Розалии Марбэнк выпала уникальная возможность выступить сразу в двух качествах: главной героини и автора. Музыка специально написана Аланом Критом. В пьесе рассказывается о любви деревенской девушки — кружевницы…»
Джейн дочитала до конца и сидела тихо, скомкав газету. Слабо слышимый голос из брошенной телефонной трубки привел ее себя. Она подняла ее.
— Ты прочла? — спросила Лейла.
— Да, — ответила Джейн. — Да… — ты случайно ее не знаешь?
— Я никогда не слышала о ней. Но выглядит это странно, тут другое, может быть?…