– Ты здесь давно?
– Я поселился здесь пару дней назад. Старые друзья позволили мне пожить у них. Сами они отправились в путешествие. Посмотреть мир и, наверное, подыскать еще масок.
Мы с отцом располагаемся в креслах.
– Папа, значит, ты уехал из Хьюстона? – «И от Софи», – хочу добавить я, но чувствую, что нельзя выходить за рамки отношений отца и дочери.
Пробую предложенный напиток. Это не минеральная вода и не лимонная газировка. Я бы спросила, что это такое, но уже задала более важный вопрос.
– Я думаю обустроиться здесь, Холли. Что ты об этом думаешь?
– Я удивлена. А где Софи? – Задавая этот вопрос, я словно ступаю одной ногой в ледяной поток.
– Хьюстон – это было здорово, – говорит папа. – И Софи тоже. – На этом он останавливается, будто размышляя, прыгать ли ему в тот самый ледяной поток.
Каким образом отцы разговаривают с дочерьми о своих любовницах? Мне такие беседы в диковинку.
– Софи очень милая. Сомневаюсь, что у вас были хорошие отношения или могли быть при сложившихся обстоятельствах. Вы казались счастливыми, – замечаю я, затем меняю «счастливый» на «довольный».
– Я предложил ей перебраться сюда. Она приезжала в Нью-Йорк, видимо, на разведку, но решила, что ей это не подходит. Нет, я не бросил ее, просто Софи не захотела покидать Хьюстон.
Я слушаю отца, и мне кажется, что он рассказывает историю их отношений с мамой.
Отец рассмеялся какой-то своей мысли.
– Одомашненный ковбой, – говорит он. – Таким я был в Хьюстоне. Я нашел это выражение в книжке – «одомашненный ковбой». Не уверен, что мне нравилась эта роль. Конечно, я все равно буду немножко скучать по Софи.
– Итак, ты вернулся насовсем?
– Вероятно, да. Я посоветовался со старыми приятелями насчет работы. Они помогают молодым ребятам в нескольких проектах, и им нужны технические консультации. Звучит заманчиво. И самое главное, здесь вы, девочки. – Выждав минутку, отец добавляет: – Я не рассчитываю на хорошее отношение. Но вы должны знать, что я рядом.
На глаза наворачиваются слезы, но сейчас я не заплачу, потому что мне надо поговорить или по крайней мере послушать.
– Я рада, что ты вернулся. – Мы улыбаемся друг другу и пьем неизвестную газировку. – И не только потому, что всю жизнь мечтала потренироваться на таких штуках. – И я указываю на тренажер в углу комнаты. Оказывается, нам с отцом проще разговаривать в шутливом тоне. Об этом я подумаю позже, а сейчас чувствую себя так, словно получила замечательный подарок в красивой упаковке. – Ты будешь скучать по своим уткам. – Я вспоминаю убранство папиного кабинета.
– Утки или маски, какая разница? – Он показывает на стену, где висит маска, напоминающая утку.
Непонятно, в какой из культур она считается образцом невероятной красоты или невероятного уродства.
– Сказать маме, что ты вернулся?
– О, Элисон знает.
– Ты разговаривал с ней?
– Мы с Элисон часто разговариваем. И общались все эти годы, с тех пор как я уехал. Сначала мало, но со временем все больше и больше.
Вот это новость!
– Мы разговаривали о вас, девочки, о ваших делах.
– Bay!
– Как твои дела? – спрашивает папа. – Я хочу знать из первых рук.
– Я в порядке. Хотя именно сейчас, похоже, все меняется.
– Смятение, перемены, – кивает папа. – Это не всегда плохо.
– Я тоже начинаю так думать. Впрочем, у меня нет особого выбора.
– А наша Джейни старается быть жесткой и несгибаемой, – замечает папа. – Особенно по отношению ко мне. У нее, конечно, есть для этого основания.
– Думаю, она тоже обрадуется твоему возвращению.
– По-своему – да.
Я разглядываю маски на стене. Та, что слева, толстомордая, истерически хохочет, и щеки ее покраснели, будто кто-то долго щипал их. Я смеюсь, показываю ее папе, и он смеется вместе со мной. Жаль, что нельзя повсюду таскать с собой эту толстоморденькую масочку.
Этой ночью мне приснилось, что мы с Марией украсили мою гостиную цветной капустой и брокколи. И постепенно овощи расплываются, изменяются, становясь похожими на лица знакомых. Из ухмыляющейся брокколи проступает лицо Моник. Веселая капуста превращается в Нину. Том возникает из морковки-чемпиона. Остальные лица я не узнаю, но уверена, что мы знакомы – это могут быть коллеги, прохожие, кто угодно. Кое-кто из овощных персонажей радостно улыбается. Мы с Марией помещаем их на почетное место в самом центре стены и одобрительно киваем.
– Я знала это наверняка, – говорит Мария, но, прежде чем я успеваю расспросить ее, сон растворяется, уплывает, сменяясь новым.
Глава 18
ДЖЕЙНИ И СВАДЬБА ЕЕ МЕЧТЫ
Я хотела надеть черное шелковое платье, которое идеальными складками драпирует фигуру, подчеркивая и скрывая то, что надо. Этот наряд я берегу для особых случаев, но прежде их не бывало. Но нет, Джейни полагает, что черное платье на свадьбе – к несчастью. Она уверена, что все эти свадьбы в черно-белой гамме стали одной из причин возросшего числа разводов. Я хотела напомнить, что на моей свадьбе не было никого в черном, но все тем не менее закончилось разводом. Но боюсь, тогда Джейни начнет выдвигать новые теории, а я совершенно не расположена сейчас выслушивать их.
Поэтому я в темно-синем – настолько темном, что следующим оттенком был бы все тот же черный. Этот густой цвет напоминает лучшие черничные пироги. Я даже чувствую себя так, словно только что умяла пару кусков.
Для Джейни это свадьба ее мечты, именно о такой она мечтала всю свою двадцатишестилетнюю жизнь. Она готова к свадьбе. После семи помолвок. Думаю, здесь обязательно должен появиться представитель журнала «Невеста» и написать статью «Наш самый постоянный подписчик делает решающий шаг». Интересно, Джейни сохранит подписку, просто по привычке?