Он говорит тихо и медленно, точно раздумывает вслух. Но мичман Ширинский-Шихматов вскакивает с блистающими глазами, поднимает бокал и кричит: "Браво!"
Нахимов дружелюбно чокается:
– Экой вы восторженный, Евгений! Дядя ваш, мой корпусной наставник, был такой же.
После обеда час чтения и затем второй обход корабля.
Сегодня рекруты обучаются такелажной работе. У каждого конец около сажени длиной. Молодой матрос своими руками должен сделать ряд изделий из троса – и кноп, и муссинг с различными оплетками, и сдвижной кноп, и редьку.
Сатин командует встать и докладывает:
– С шестой ротой идут занятия по вязанию морских узлов.
– Занимайтесь. При работе во фрунт тянуться незачем.
И командир приседает на корточки, чтобы лучше рассмотреть работу матросов. Дружелюбно спрашивает парня, взяв в руки два конца с узлами:
– Что это ты сделал, братец?
– Кнопы.
– Кнопы. Так вот, расскажи мне, какие это кнопы и для чего служат.
Матрос – совсем молодой коренастый паренек. Над сросшимися бровями по загорелому лбу катятся капельки пота от напряженного поиска слов.
– Они, значится, узлы. Удерживать чи укреплять коренной конец троса. Вот у вашей левой руци простой кноп, а у правой вантовый чи сдвижной. К примеру, лопнет стоячий такелаж – разом сращу цим кнопом.
– Ты полтавский?
– Ни, подольские, з рыбаков, уси в нашем хуторе Кошки.
– То-то видать природного моряка. И Павел Степанович вновь нагибается перед другим, неловким белобрысым матросом.
– Ты редьку делал? Какая ж это редька?! Чистый бурак! Конец должен постепенно становиться тоньше, на нет сходит. Понятно? И оплетается вот так – вроде косички. Ну, как тебя любезная попросит косу заплести? У тебя крысиный хвост получится. Поучи его, Кошка.
Под смешок матросов заходит под ванты – в тень – и говорит себе: "Деятельность – великое дело. У нее одной благодетельные последствия. Остальное-с все – тлен!.."
Через два дня "Силистрия" в виду кавказских берегов. Кораблю открывается стена гор, прорезанная ущельями. Прибрежные вершины, зеленые и красно-коричневые, громоздятся конусами, трапециями и полушариями-шатрами, а за ними величаво распростерся в безграничной синеве снежный хребет.
Корабль поворачивает на левый галс и берет курс в Цемесскую бухту. Берег здесь образуют однообразные низкие скалы. Скаты гор покрыты мелким лесом, а вершины их от порывов знаменитой "боры" совершенно лысы. На рейде Новороссийска, молодого военного городка, пусто и тихо. Павел Степанович лично распоряжается постановкой новых бочек для мертвых якорей и гонит работу – надо завершить труды "Силистрии" до штормового времени, иначе бора вынудит начинать все с начала. Да и кораблю лучше не быть в шторм на воде Цемесской бухты, лучше сбежать от ярости ветра и волнения в открытое море.
Молодежь находит, что командир чересчур опасается. Стоят такие ясные дни, и под утро к кораблю доносится уютный, мирный дымок русского и горского жилья, и за зеркальной водою, в зеркально-прозрачном воздухе красуются незатуманенные, лесистые и травяные вершины хребта Варада. Молодые офицеры, освободясь от вахты, избежав работы по установке бочек, охотно занимаются с матросами греблей и парусными гонками на шлюпках. Правда, и тут не уйти от зоркого и внимательного глаза командира. Если Павел Степанович заметит неуклюжий маневр, медлительность в повороте или иную небрежность, непременно сигналом прикажет повторять и повторять задачу, пока не выйдет шлюпка из испытания красиво и легко.
Бора подходит незаметно. Восток чист. Только на вершинах садятся небольшие снежные облачка. Медленно они выползают из-за хребта, накопляются, толпятся. И затем начинаются сильные порывы ветра, падающего с гор.
В четвертый раз навещает Нахимов Новороссийск. Дважды был здесь старшим на рейде. И хитрости подхода штормовой боры им уже изучены. Он приказывает поднять шлюпки. И, любуясь лавировкой ялов, захваченных ветрами с разных румбов, спешащих по клокочущей воде в водяной пыли, обращается к офицерам:
– Какая важная вещь катание на шлюпках под парусами в свежий ветер! Тут на деле вы можете убедиться, что трусость есть недостаток, который можно искоренить, и что находчивость есть такая способность, которую можно возбудить и развить!
Мичман Станюкович ждет разноса за поломку руля на гичке под бортом корабля, – все знают, как нетерпим Павел Степанович к промахам на море; но командир против ожидания добродушно трунит:
– Вы неудачно пристали к борту, это ничего-с. Вы в первый раз приставали на гичке в такую погоду; я очень рад, что это вышло неудачно. Опыт – великое дело-с.
Станюкович спешит заявить, что постарается скорее приобрести опыт, но Павел Степанович уже не слушает. Ветры разогнали застоявшийся над бухтой воздух, и скопление облаков начинает ползти вниз. Вот одно облако отрывается и падает вниз со страшной стремительностью. Воздух свистит, стонет в снастях, и его напор гнет мачты. Зловещая мгла находит с северо-востока. Пора уходить.
Павел Степанович стоит без фуражки. Ветер треплет волосы, седеющие на висках. На почерневшем от загара лице напряженное оживление.
– Мухи! Зачем по вантам не бегут? – бормочет он и быстро идет к бизани:
– Не бойсь падать – вниз упадешь, а не вверх.
Насмешка командира действует. Работа на реях ускоряется. Паруса быстро отдаются, и берега бухты медленно уплывают назад.
Промелькнули Кабардинское укрепление и разоренный старый турецкий редут. Чернильная волна возникает у берега, расширяется и растет в длинную гряду, увенчанную пеной. Тяжелый вал ударяет в корму и подбрасывает корабль, как сухой лист. С правого борта ветер образовал на гребнях смерчи. Остроконечные пирамиды вытягиваются в колоннады темных малахитовых столбов.
Как живительны соленые яростные волны! Как крепнут руки и ноги на раскачивающейся палубе. Нужно ли моряку другое средство для здоровья?!
Ночью шторм утихает. Павел Степанович листает в сборнике "Маяк" повесть морского писателя Бурачка "Лейтенант Венцов". Моря в этой повести мало. Нет, после Николая Александровича Бестужева никто в русской литературе не умеет писать о море. А мораль какая же в повести? Мораль – лучше не жениться! Ну, это, господин Бурачек, мы без вас знаем, – и берет с полки Купе-рова "Лоцмана". Купера и Мариетта Павел Степанович любит, "Франк Мильдмей" напоминает прошедшую молодость, "Два адмирала" – о подбирающейся старости.
"Силистрия" проходит траверз подковообразной бухты Геленджик, остаются позади каменные башни Субаши и Туапсе, памятные по высадке десанта. На другой день появляется темно-зеленая группа гагринских гор, рассеченных глубоким ущельем. Очищенные от леса скаты висят над новой крепостью. Здесь кончилась жизнь Александра Бестужева, сумевшего и в трудной солдатской доле ссыльного прославить имя писателя Марлинского. И снова шторм отжимает корабль в море, снова он идет в мглистых рассветах, в черных ночах.
В один из таких пасмурных бурных дней Нахимов присоединяется к первой практической эскадре. Флаг главного командира на "Двенадцати апостолах", и Корнилов командует этим новым стодвадцатипушечным кораблем. Корнилов временно оставил штабную работу на эскадре для управления лучшим кораблем Черноморского флота. Павел Степанович, становя "Силистрию" за кормой флагмана, любуется стройными обводами громадного корпуса, просторными палубами и гордыми мачтами.
Эскадра стреляет из новых, шестидесятивосьмифунтовых бомбических пушек в плавучие щиты, и "Силистрия" занимает по числу попаданий первое место. Лазарев выражает сигналом свое удовольствие, а Корнилов приезжает советоваться по старой дружбе об учении команды. Корнилов задумал написать краткий артиллерийский катехизис в вопросах и ответах.
– У меня обучение простое, – отшучивается Павел Степанович. – Ядро булка, бомба – пирог, ядро с начинкой порохом. Нет, Владимир Алексеевич, коли б матросы были грамотны, а младшие офицеры доходили к ним с внимательным уяснением, затею вашу одобрил бы. А так получится попугайство, формалистика и долбеж.