А между тем в это самое время сколько событий! Глухие раскаты революционных движений слышны равно из Петербурга и европейских стран. Правда, в России лава извержения не прорывается; арестом группы Петрашевского общественное движение заковано снова на десяток лет, и у царя вновь свободны руки помогать европейской реакции. Поистине счастье служить не в армии, а на флоте в годину венгерского восстания. Как "и смирился Нахимов, как ни замкнулся в сокровенных мыслях даже от друзей, но было бы свыше сил выполнять роль карателя соседнего народа.
Он присматривается к молодежи с чувством тревоги за нее. Вот Евгений Ширинский-Шихматов, восторженный мичман с "Силистрии", без времени погублен – осужден за переписку и чтение в кружке товарищей письма Белинского к Гоголю; арестовали благородного молодого человека и сдали в штрафной ластовый экипаж матросом. А что писал Гоголю Белинский, патриот и русский с головы до ног? Только что надо уважать народ. Плюешь на крепостных – топчешь, значит, и свое сословие образованных людей. Народ все создает, народом держится русское государство, и от народа зависит его будущее.
Голова идет кругом от жгучих общественных вопросов. Трагично, что не с кем о них говорить. Невозможно даже на эзоповском наречии беседовать в письмах. Рейнеке Михаил ограничен своими департаментскими интересами гидрографа. Сашеньку Павел Степанович не смеет тревожить. Брат Платон тяжко болен.
С братьями Николаем и Сергеем общего языка нет.
В таком положении человек рад любой работе. Только бы она оставляла меньше досуга для размышлений. За отсутствием дел по флоту Павел Степанович ревниво оберегает свое право флагмана абхазской экспедиции руководить в Новороссийске подъемом тендера "Струя".
"Струя" стала могилою своего экипажа в январе сорок восьмого года, погубила бора – новороссийский ветер, дующий из норд-остовой четверти. Еще в конце ноября прошедшего года, когда на той же "Струе" при урагане лопнула судовая цепь и ее тащило на берег, Нахимов одновременно распоряжался спасением брига "Аргонавт" и фрегата "Мидия". Он знает бору и опасности ее. Но вот понимал ли, что делать, молодой командир "Струи".
Обыкновенно перед борою на горном хребте, обрывающемся к бухте крутыми склонами, показываются клочья облаков. Надо глядеть за ними пристально. Если они отрываются и разносятся, если следом за ними показываются вновь облака, следует ждать урагана. Раньше налетят шквалы, распространяясь в стороны на четыре-пять румбов. Потом к заливу прорывается непрерывный и стремительный поток ледяного воздуха, вздувает воду стеной, сокрушает ее, вновь воздвигает и тащит с собою, ломая все, что встретит на пути. Так было при боре на исходе ноября сорок седьмого года, так повторилось в январе.
Не случилось ли со "Струей" то, что угрожало "Аргонавту"? Не обледенел ли тендер и не утонул ли под тяжестью намерзшего льда? Чем больше Нахимов расспрашивает моряков, переживших трехдневную борьбу с ураганом в январе, тем больше склоняется к мысли, что найдет "Струю" целой.
Капитан 2-го ранга Юрковский, испытанный черноморец, утверждает: брызги превращались в лед еще в воздухе, и от густоты ледяных капель меркнул свет. Каждая волна, вскатываясь, стыла на взлете и оставляла ледяной слой. Двенадцатого января это началось, и все тринадцатое ураган свирепел. Шхуна "Смелая" спаслась лишь потому, что команда непрерывно сбивала лед топорами, тесаками, всем абордажным оружием, что имелось на борту.
– Кажется мне, будто на вторую ночь с тендера были сделаны сигнальные вспышки и палили из пушек. Но верного ничего не могу сказать, – добавляет Юрковский. – Мой бриг несло в это время вместе с мертвыми якорями и побило на мели. А видать было по-настоящему не дальше чем за два шага.
Тендер лежал на сорокафутовой глубине, на течении, и лишь салинг грот-мачты обозначался над водою. Скептики утверждали, что поднять "Струю" не удастся. Ссылались на рапорт контр-адмирала Колтовского, обследовавшего потопленный тендер с водолазами. Но именно сообщения водолазов убеждают Павла Степановича, что здесь любопытный случай для искусной механической работы. Водолазы нашли ахтерштевень поврежденным футах в четырех от киля, киль отломанным футов на двадцать пять тоже в кормовой части. С левой стороны, на которую лег киль, оторвано всего несколько обшивных досок. Видимо, все это случилось от удара при падении тендера на дно.
Вновь и вновь спускались водолазы, и каждый раз новая подробность позволяла Павлу Степановичу составлять картину отчаянной схватки с борою команды тендера. Первый вывод: Леонов сделал все возможное и потерян отличный мужественный офицер. Так, оказывается, что бушприт вдвинут внутрь, якори вместе с верпами сброшены за борт и носовые орудия перевезены на корму. Следовательно, командир стремился облегчить носовую часть. Затем найдено, что цепи, которыми тендер был связан с мертвым якорем, расклепаны сзади брашпиля. Это могло быть предпринято с одной целью – выброситься на берег.
"Что же помешало последнему дерзкому плану?" – спрашивает себя Нахимов. И находит единственный ответ: цепь не удалось освободить от льда. Вероятно, бак целиком обледенел, и брашпиль с цепью и вся палуба бака были одной глыбою льда.
Для подъема тендера важно, что в нем нет подводной пробоины. Возможно, тендер не станет держаться на воде в полном грузу, но это и не требуется. Можно постепенно облегчить корпус, вытаскивая из него разные тяжести.
Пятнадцать лет назад с такой живостью и усердием Павел Степанович занимался установкой "Паллады" на камели. Он досадует, что дважды приходится покидать место работ для крейсерства вдоль абхазского берега. Все основные технические задачи он решает сам и наглядно изображает в лично составленных чертежах. Сам определяет место постановки килекторов – портовых судов для подъема тяжестей – "в расстоянии от оконечностей тендера по пятьдесят саженей". Он придирчиво осматривает на килекторах все принадлежности, как только суда приводит на буксире пароход "Бессарабия"; и сам вычисляет максимальную подъемную силу всех лебедок.
Потом несколько дней он затрачивает на присмотр за приготовлением подъемных стропов. По его мысли, должна быть сделана особая брага. Обычную брагу укрепляют вокруг корпуса корабля, чтобы надежно ее буксировать. Его же брага пройдет под днищем, затянет в пеньковое кольцо корабль от киля до палубы и вздернет вверх.
Многие севастопольские адмиралы, послушав объяснения Нахимова работникам килекторов и водолазам, окончательно сошлись бы на том, что Павел Степанович истый боцман.
Да, он по-боцмански предусмотрителен, заботясь, чтобы тендер не вывернулся из браги на подъеме. Но не боцман, а талантливый механик открывается в адмирале, когда он чертит остроумное устройство одношкивных ходовых блоков. На подъеме тендер будет лежать стянутый канатами, как ребенок в люльке…
В последние дни перед окончанием подготовительных работ Павел Степанович все разговоры сводит к подъемам судов. Он узнал множество 'удачных и неудачных случаев и уверяет, что успех любого подъема зависит от настойчивости. Было бы желание и упорство, можно добиться подъема судна и с большей глубины.
Истомин сомневается в выводах командующего. С усмешкою он возражает:
– Ведь еще тендер, Павел Степанович, не подняли. Хоть вы приняли все меры, но может случиться неудача.
– Не случится. Если хотите знать, у меня в запасе другой способ имеется. Килекторы поставим тогда с бортов… Что скажете?
– Вы, кажется, хотите все подводные работы перевернуть, – смеется Истомин.
– Нет, – невесело шутит Нахимов, – этим я заниматься не желаю. Я сам ни одного корабля не потопил и не собираюсь топить. Зачем же мне переходить в гробокопатели.
Четвертого августа, в четвертом часу пополудни, место гибели тендера окружают барказы и шлюпки. С килекторов и барказов в воду ушли четырнадцатидюймовые тросы. Как-то они себя поведут?!