И сумма всех его внешних данных вместе с впечатляющей жизненностью составляла невероятную красоту.
II
Я никогда не слышал, чтобы Амброз Бирс пел, и я сомневаюсь, что он умел петь. Но он говорил, что предпочёл бы уметь играть на скрипке, как Крейслер[39], чем написать поэму, равную «Илиаде». Его голос был музыкален и хорошо звучал, даже когда он злился. Когда он злился, он говорил осторожно, медленно, производя впечатление искусственности. Должен сказать, что его голос не был необычным, но всё же имел некоторые отличительные, если не выдающиеся черты.
Я считаю, что он не был хорошим чтецом. Хотя он не совершал ошибки, обычной для тех, кто читает вслух – не объяснял прочитанное интонацией. Я никогда не видел, как он выступает на публике. Те, кто видели, а это были проницательные люди, говорили, что он производил великолепное впечатление как оратор на банкетах и чтец собственных стихов. Его голос захватывал. Наверное, из-за того, что он использовал на практике свою теорию о том, что голос воздействует сильнее, если звуки катятся медленно, звуковые волны догоняют и подталкивают предшествующие волны.
Глава IV
Его характер
I
Хотя высокое мастерство Бирса свидетельствует, что он подвергал тщательной критике всё, что писал, я никогда не видел, чтобы он разбирал свои сочинения. По-видимому, он уделял очень мало времени самоанализу. Вероятно, он был слишком занят сажанием на кол и вивисекцией других, чтобы тратить время на внимательное исследование того, кто, по его мнению, и так достиг совершенства. Я часто думаю, оставался ли он хотя бы на час наедине с самим собой, и не могу убедить себя в этом. Поэтому он клеймил других.
Если поверить заявлениям тех людей, которые писали о Бирсе, которые знали его, но слабо, которые читали его, но мало, можно сделать вывод, что он был капризный, как примадонна, и трудный в общении. Он вовсе не был капризным. Он не был склонен к припадкам гнева, он всегда искал причину явления. В моём присутствии он никогда не выказывал раздражительности и обычно был внимателен к требованиям других. Одним словом, его психика находилась в полном порядке, он мыслил с необычайной точностью и ясностью. Ругань была оружием, которое он часто использовал. Но его действия редко были следствием неконтролируемого чувства. Обычно он подбирал те методы, которые производили бы нужное воздействие.
Много лет близко общаясь с ним, я никогда не видел, чтобы он проявлял неконтролируемый гнев, кроме одного раза, когда его ярость была направлена на меня. Он очень хотел, чтобы «Издательство Нила» напечатало пространный обзор американской литературы, написанный Персивалом Поллардом. Эта работа вскоре вышла под названием «Их показания. Дело об американской литературе». Однажды вечером я пришёл в квартиру Бирса в Вашингтоне, чтобы он прочитал мне выдержки из рукописи Полларда. В отрывке, который он читал, Поллард издевался над многословием Эдгара Солтуса[40]. Солтус якобы так подробно описывал происходящее, что читателя начинало тошнить, он играл словами, пока читатель не терял терпение. «Он был пьян, пьян, пьян, пьян от собственных слов!» – писал Поллард. И Поллард продолжал таким образом, не замечая, что он сам так пьёт из той же кружки, что и Солтус. Он сам шатался от опьянения и чуть не падал. Я прервал Бирса, который к этому времени был так же пьян, как Поллард, и указал на собственные огрехи Полларда. Бирс взорвался от злости, он просто вышел из себя. Я уехал в Нью-Йорк на полуночном поезде, а на следующий день получил письмо от Бирса. Это было единственное письмо, где Бирс оправдывался. Оно состояло из одного предложения: «Вчера я потерял голову».
Да, Бирс мог возмущаться, он мог быть охвачен праведным гневом. Но он почти всегда контролировал свои чувства.
II
«Удел гениев страдать от посредственности, – говорил Бирс. – И это неизбежно. Если человек выскажет мысль, отличную от банальности, его осудят как неврастеника, или как пьяницу, или как наркомана. Торжествующая чернь только так может объяснить непонятную мысль. Он сумасброд, если не безумец, – таков вердикт более сострадательных. Во всяком случае, великий писатель всегда считается своеобразным, эксцентричным».
Бирс не был невротиком. Он был самым здоровым человеком, которого я видел. Он не был пьяницей, хотя иногда он много пил и даже напивался. Он не был наркоманом, он курил, но не много. Он не был эксцентриком и сумасбродом. Наркотики он вообще не употреблял. Он не был рабом какого-либо порока. Я описал бы его как умеренного человека.