Никто не хотел говорить со мной об особенностях моего питания, а когда кто-то все же решался, я отвечала, что моя худоба – результат экзотической болезни, которую я подцепила в Азии. Я видела, что мое окружение обеспокоено, но необходимость контролировать то, что я ем, была важнее. Я начала плавать, а потом занялась водным поло. Это было отвратительно – я не могла бросать мяч, не могла его ловить, и в бассейне невозможно было утаить мой недостаток веса – меня легко сносило волной. Вдобавок в воде я ужасно мерзла. Я играла, потому что это позволяло мне без остановки плавать, да и было с кем общаться. Я употребляла сравнительно немного алкоголя, но постоянно ходила в паб знакомиться с людьми. В остальное время я до самой ночи корпела над своей магистерской диссертацией, а затем вставала на рассвете и шла на пробежку.
Я вела нездоровый образ жизни, но не могла остановиться. Работа без остановок – это зависимость, анорексия – тоже зависимость. Все началось с простого – беспокойства за свое тело. Но когда ты одержим, это превращается в состязание с самим собой. Каждый день я старалась есть меньше, чем в предыдущий, и радовалась, когда добивалась успеха. Если мне это не удавалось, значит я поддавалась искушению. Это было проявлением слабости. Иногда на вечеринках я набрасывалась на чипсы и картошку-фри и потом ругала себя за это. А значит, далее следовало наказание.
Но оно наступало и само собой. Мое тело чувствовало напряжение. Иногда я просыпалась посреди ночи от боли в челюстях – скрипела зубами. Таким образом сказывалось отчасти перенапряжение в учебе, отчасти влияние анорексии на сон. Я и сейчас на ночь надеваю капу.
Мои волосы сначала стали сухими, затем начали выпадать. Я поливала их кондиционером. Тем временем на теле вырос пушок. Прекратились месячные. Я знала, что уже слишком худа, но не могла остановиться. Я хотела избавиться от этой удавки, ведь она опустошала меня. Меньше есть может быть средством к достижению цели, но в случае с анорексией это становится самой целью. Перспектива теряется. Да, я осознавала, что слишком худа, но не понимала, насколько плохо выгляжу. Ты не видишь в зеркале то, что видят другие. Обеспокоенные друзья говорят, что ты выглядишь похудевшей, но это именно то, что анорексик хочет услышать. Когда люди мне это говорили, я думала: «Отлично!»
В конце концов, мне помогла моя семья. И еще фотография.
Родители знали, что мои пищевые привычки изменились и я стала вегетарианкой (в стремлении угодить всем мама запекла для меня на Рождество орехи). Впрочем, летом 2001 года им стало понятно, что у меня проблемы. Как-то они приехали ко мне в гости на выходные и мы отправились погулять. Я видела, что они смотрят на меня с беспокойством, и что-то во мне щелкнуло. Спустя пару дней я напечатала несколько фотографий с прогулки. Я была в шоке, когда увидела себя на фото. Для меня, привыкшей к своему отражению в зеркале, стало откровением, какая же я на самом деле худая и болезненная. Я выглядела ужасно.
Позвонив родителям, все им рассказала и разрыдалась.
«Я приеду и заберу тебя», – сказал папа.
Он действительно приехал в Манчестер и забрал меня в Норфолк. Занятия к тому времени закончились, я работала над дипломом, который нужно было сдавать в октябре. Папа отпросился с работы, и я жила дома примерно неделю.
«Не нужно ничего говорить, – сказал он. – Я просто хочу побыть с тобой».
Я объяснила ему все, как могла. Всего он, конечно же, не понял, но на протяжении этих дней очень поддерживал меня. Для него все, что происходило со мной, было чем-то диковинным. Он не знал, как с этим разобраться. Неспособность помочь была для него невыносимой.
«Крисси, у тебя же столько всего есть, – говорил он. – Ты красивая, умная, с прекрасным телом. Я не могу понять, зачем ты делаешь это с собой».
Он был в растерянности, но для меня было достаточно того, что мы вместе и я могла с ним поговорить.
Мы пошли погулять и зашли в кофейню. Он заказал торт и попытался уговорить меня съесть кусочек.
«Папа, я не могу, – сказала я. – Я не могу».
«Крисси, я не знаю, что для тебя сделать. Не знаю, как помочь». И он заплакал.
Я никогда не видела, чтобы отец плакал. Это разрывало мне сердце. Мне было не по себе от осознания того, сколько неприятностей я доставила ему и маме.
Но окончательно добил меня брат. Я поехала к нему в гости в Гринвич, где он учился. Мы много говорили о моей проблеме, он всегда сочувствовал мне и оказывал поддержку, но на этот раз брат был со мной так тверд, как только мог. Именно это мне и было нужно.