А потом состоялся выпускной праздник на Острове -- в ярко освещенном зале и в саду, за столами, накрытыми белыми скатертями, под кронами деревьев; там были музыка, улыбки, романтические разговоры, смех и веселье. И опять я был в смокинге, я мало танцевал и много пил, страшно потел и смущался, ведь на меня смотрело столько людей, и я не сомневался, что все перешептываются на мой счет, мол, любой другой на моем месте срезался бы на экзамене, я же сдал его только потому, что мой папаша -- управляющий в пивоварне, а главное, мол, учителя позволили мне сдать экзамен лишь затем, дабы от меня избавиться, потому что, когда после четвертого класса меня собирались исключить и я уже хотел податься в каменщики, папаша в учительской и в кабинете директора заявил, что я должен получить аттестат зрелости, даже если мне придется отсиживать в каждом классе по два года. На этом выпускном празднике у меня пропотела не только сорочка, но и каучуковый воротничок и смокинг. Я беспрестанно ходил в туалет и пригоршнями лил на себя воду -- а в зале тем временем гремели музыка и смех. Мне казалось, будто меня гонят по улице позора. Когда же начало светать, когда разгоряченные выпускники, их друзья, родственники и родители уже расходились по домам, я и еще несколько моих одноклассников побежали на луг и кинулись в копны сена, мы лежали на спине и глядели на небо с тускнеющими звездами. Я лежал и прислушивался к себе -- вот я потянулся и испустил сладостный вопль, вот отлетели пуговицы не только от моей сорочки, но и от стягивавшего меня панциря-смокинга, я лежал на спине в росистом сене, мои одноклассники с девушками кидались клоками сена, хохотали и снова и снова валились на копны. Когда поднялось солнце, я остался в одиночестве, в волосах было полно сухих травинок, я встал и потянул свой смокинг за рукав, и по дороге домой, когда люди уже шли на работу, я понял, что благодаря этому выпускному балу я впервые огляделся вокруг себя и постиг, что плотный кокон невежества останется со мной навсегда и что мне надо отдать себе в этом отчет...
P.S.
Я помню, как в пятом классе начальной школы, когда родители решили, что я буду учиться в средней школе, я в самом конце года понес табель с несколькими двойками и тройками на подпись директору начальной школы. Я постучал в его кабинет, дверь открылась, и я увидел огромного, толстого пана директора. Заняв собой весь дверной проем, он взял табель, подписал его, а я ждал в дверях, потом пан директор поднялся из-за стола и отдал мне табель, однако -- видимо, для порядка -- ему потребовалось еще и мое устное подтверждение. "Значит, ты и вправду хочешь учиться?" Я кивнул и сказал, что, мол, да, я и вправду хочу учиться. Коридор заливало солнце, а пан директор Поланский ни с того ни с сего вдруг влепил мне звонкую затрещину, так что у меня даже в глазах потемнело, потом он легонько пихнул меня своим большим животом и с грохотом захлопнул дверь. Я думаю, что пан директор Поланский, будто ясновидящий, предвидел всю мою будущую учебу, ведь в первом же классе гимназии в Брно я получил неудовлетворительные отметки сразу по шести предметам, кроме поведения, так что папаша увез меня из Брно от бабушки и сказал, что пускай уж лучше я буду двоечником дома в Нимбурке в замечательном реальном училище...