— На три четверти они уже подохли…
Собаки не проявляли никакого энтузиазма. Они просто послушно явились на свист. Адальберто, хватая собак за хвосты и уши, покидал их в лодки, где они немедленно свернулись в клубки и заснули.
Кроме собак в лодки бросили гамаки, нашу палатку, несколько одеял, непременный тагап и столь же непременный чайник. Со стены ранчо компадре снял два старых винчестера. Старых? Пожалуй, даже допотопных. Это были пятизарядные карабины калибра 44, сделанные еще в прошлом веке и уже проеденные ржавчиной. По меньшей мере музейные экспонаты. Однако старый винчестер такой марки весьма ценится в сельве, где при видимости в несколько шагов не приходится стрелять в далекую цель. Свинцовая пуля калибра 44 имеет значительную убойную силу.
Но не все оружие у компадре выглядело столь архаичным. Я убедился в этом, когда он вышел из дома, застегивая широкий кожаный пояс с кабурой, из которой торчал кольт калибра 45. Даже сам пояс с шеренгой засунутых в кармашки патронов смотрелся очень неплохо, а уж револьвер, вычищенный, блестящий, смазанный, представлял и вовсе необыкновенную ценность для своего владельца. Компадре им даже хвалился:
— Взгляни-ка, Янек, он похож на твой!
Всех нас хозяин называл «компадре». Все мы были «кумами». Только Янека он величал по имени, причем в голосе его слышалась нотка сердечности, не лишенной и уважения.
Из продовольствия компадре взял с собой мешок с маниокой, увесистый мешочек соли, немного йербы и жестяную банку с каким-то топленым жиром. И ничего больше. Заметив наше недоумение, он пояснил, хитро прищурившись:
— Еда ходит по лесу и плавает в роке. С голоду не умрем.
И тут же добавил повелительным тоном:
— Но помните, что собакам давать ничего нельзя. Они должны заработать еду, добыть ее. Иначе они никуда не будут годиться.
Так началась длинная вереница дней и ночей, проведенных с бразильскими охотниками на Игуасу. Я отношу их к самым ярким, самым интересным в моей жизни.
И РЕКА ИГУАСУ, И ВСЕ ЕЕ САМЫЕ МАЛЕНЬКИЕ ПРИТОКИ ПРОТЕКАЮТ ЧЕРЕЗ ГУСТЫЕ ЗАРОСЛИ В ЗЕЛЕНЫХ ТОННЕЛЯХ
Мы спускались по течению туда, где в Игуасу впадает Сан Антонио. Огромная, загадочная Игуасу то сужалась, то снова раздвигала берега на километровую ширину. Вода здесь была чистая, кристальная, ничем не напоминающая мутного потока Параны[21]. Временами она казалась почти стоячей, а временами бешено неслась по быстринам. На некоторых участках мы пользовались удобным способом передвижения: за кормой первой лодки начинал пыхтеть подвесной моторчик, а вторую лодку тащили на буксире. Это означало, что компадре временно отказывается от охоты, позволяя моторчику тарахтеть и распугивать дичь. Иногда лодки разъединялись и двигались на веслах вдоль правого и левого берегов под нависшими зелеными степами, где мы искали места водопоев.
Среди быстрин компадре отыскивал одному ему, пожалуй, знакомые проходы (один раз недалеко от берега, другой раз почти на середине реки), подводил лодку прямо к границе вспененного потока и бросал короткий приказ: «В воду!» И тогда мы прыгали за борт, а в лодке оставался только рулевой, стоявший на корме и правивший с помощью длинного багра. Держась за борта по обе стороны лодки, погрузившись по пояс или даже глубже, дружными усилиями мы поднимали нашу посудину и перетаскивали ее над пенящейся белизной водного порога. В воду мы прыгали с верой в непогрешимость компадре, прыгали в чем были — в одежде или нагишом, но всегда в сапогах. Они спасали ступни от острых граней подводных камней, помогали найти на дне более надежную точку опоры.
Берега всюду были скрыты плотной зеленой стеной леса. Кроны высоких деревьев бросали на воду тень. С них свисали лианы толщиной с корабельный канат или тонкие, как шелковая нить, создавая своеобразную фантастическую декорацию.
Горячий ветер приносил ароматы незнакомых цветов. Тучи то обрушивали на нас тропические ливни, то открывали ядовито-жгучее солнце, и одежда высыхала в одно мгновение. Жара, правда, докучала, но не угнетала, действие ее смягчалось зеленым матрацем, по которому вилась река.
Ни следа человека, ни единой живой души! Но я вынужден тут внести поправку. В один из первых дней нашей экспедиции за поворотом реки показались головы каких-то животных, плывших по течению, одна спереди, четыре других за ней. Плыли они очень быстро, похоже было, что они за кем-то гонятся. Компадре молниеносно вскочил на ноги и стал присматриваться. Вскоре появилась лодка, в которой сидело двое каких-то людей. Один человек греб изо всех сил, другой, стоя на носу, держал в руке нечто такое, что напоминало длинную жердь. Лицо компадре застыло в напряжении, как у притаившегося зверя, потом по нему расплылась широкая улыбка, и наш друг заорал во всю глотку:
— Титооо! Тииито!
Стоявший на носу лодки мужчина махнул рукой, не обращая на нас внимания. Видимо, он был слишком поглощен плывущими перед ним головами.
— Не гребите, подождем, пока лодка приблизится. Это Тито, человек расчетливый. Увидите, как он охотится на Игуасу.
Плывшие поперек реки сносимые течением животные были уже довольно близко: впереди большая серна, за ней — собаки. Через минуту собаки обогнали козла, отрезав ему путь к берегу. Вскоре подошла лодка, и я смог разглядеть, что принятое мною за жердь оказалось длинным копьем, оканчивающимся тройным «нептуновским» острием. Дикий торжествующий крик — и трезубец пронзает хребет козла. Резкий рывок лодки, вода вскипает, но добыча не срывается. Втащить ее в лодку уже не составляло труда. Мы подплыли ближе, и вот лодки столкнулись бортами. Плавающих вокруг собак охотники вообще не замечали. Через минуту псы поплыли по течению, держа курс на выступающие из воды камни. Оттуда громким лаем они стали словно чего-то требовать.
— Буэно венадо![22] — заявил компадре, рассматривая здоровенного козла. Помолчав немного, он будто нехотя бросил в сторону приглядывавшегося к нам охотника: «Это хорошие люди, Тито…»
Только тогда тот, которого звали Тито, выдернул все еще торчавшее в убитой серне копье, что-то буркнул, обращаясь к компадре, и уселся в лодке. С удовольствием присматривался я к его живописной, высокой и плечистой фигуре. Под распахнутой рубахой видна была загоревшая до цвета бронзы тяжело вздымавшаяся грудь. Вокруг бедер — пояс с патронами и большим револьвером. На голове — шляпа из плетеной разноцветной соломки. Светлые, очень светлые глаза посматривали на нас недоверчиво. Он даже не поздоровался с нами. Компадре, обменявшись с ним несколькими словами по-португальски, пересел в его лодку, а нам велел плыть следом. Мы вместе высадились у камней и громко лаявших собак.
Не теряя ни минуты, охотник принялся снимать шкуру с серны. Я сообразил, почему такая спешка: собакам полагалась награда. Из «педагогических соображений» дать ее нужно было немедленно.
Удивительное дело: наши собаки, поначалу возбужденные криками и всем тем, что происходило на реке, сейчас с величайшим равнодушием улеглись спать. По-видимому, это сказывался местный собачий кодекс: не я добывал — не мне принадлежит.
Интересно было следить за движениями охотника, поражала их целесообразность, экономность, какая-то кошачья ловкость и вкрадчивость.
— Именно так я и представлял себе бразильского кабокло[23],— сказал мне Вицек. — Это великолепный экземпляр.
«Экземпляр», заинтригованный, по-видимому, непонятной речью, оторвался на мгновение от разделки туши и исподлобья посмотрел на Винцентия. Мне очень хотелось сфотографировать его, но, признаюсь искренне, я немного побаивался его реакции. Поэтому я обратился к компадре по-испански с просьбой, чтобы он справился у своего товарища, не будет ли тот возражать против… и так далее. Тито продолжал заниматься своим мясницким делом. И лишь тогда, когда собаки получили свои порции, в мгновение ока сожрали их и принялись вылизывать кровь на камнях, он выпрямился и заявил, глядя мне прямо в глаза:
21
Река Игуасу и другие небольшие реки юго-восточной Бразилии отличаются более или менее равномерным расходом на протяжении года и малым объемом твердого стока, что связано с тем, что они текут в области кристаллических пород (лавовое плато Параны), чередующихся с песчаниками. Катастрофические ливни, смывающие верхние слои почвы, здесь сравнительно редки, —