В Риме появился сразу в авторитетном прикиде, переодевшись в тайном месте в Альпах, где спрятал чемодан с цивильной одеждой. Банковские служащие, видя мою Европейскую бледность, предупредительно раскрывали двери до самого кабинета директора. Небрежно и молча подал документы. Нарочито коверкая итальянский язык, распорядился оставить деньги в их же банке, но уже на моё имя. Заметил, в мыслях директора, большую симпатию не только от этого факта. Оказывается, сильный запах свежести Альпийского снега, за ночь въелся в шерстяную ткань дорогого костюма. На будущее стоит учесть влияние запаха при каждой ответственной встрече. В принципе я и раньше учитывал ароматерапию, когда старался возбудить безотчётную симпатию в женщинах, сейчас постараюсь распространить старые приёмы и на общение с мужчинами. Возвращаясь к симпатизировавшему мне банкиру, задал простой вопрос: «Где в городе лучший и самый посещаемый ресторан? — откровенно улыбнулся и продолжил, — Может заодно лучшее вино Италии посоветуете?» Хозяин кабинета расплылся в улыбке от удовольствия. Ему льстило быть лично полезным такому приятному и полезному клиенту. Сразу назвал несколько лучших рестораций в Риме и кратко охарактеризовал. «Самые распространённые и лучшие вина производятся в двадцати регионах Италии, — как истинный патриот начал он перечислять, — главные, — Пьемонт, Тоскана, Кампания» — назвал три, в порядке убывания популярности. Заскочив на пятнадцать минут в каждый из указанных кабачков, заказал по бокалу вина для пробы. Поинтересовался заводами поставщиками, после чего добавил в свой список ещё три перспективных региона. В два приёма, ориентируясь по карте, посетил каждый из шести регионов где обошел все заводы и капнул своей ДНК во все винные емкости. Обрадовался любопытной новости, услышанной от одного из экскурсоводов. Оказывается бочки никогда не опорожняют до последней капли. Оставшиеся в бочке дрожжевые букеты составляют главное богатство винодела. Соотношение винных, пекарных, пивных и других мицелий неповторимо для каждого вида и сорта вина, потому сохраняется десятилетиями, а то и столетиями. «Ну насчёт столетий гид наврал, — понял я его мысли — а вот про десятки лет это точно» — обрадовался такой простой возможности увеличения своих клонов. Тут же, выяснив у него названия других винокурен, навестил их все, старательно метя винные запасы территорий собственной кровью. Перепрыгнув в Париж, из ближайшего кафе позвонил, запуганному вчера, заместителю директора банка. Трубку взял другой человек, как я понял, сам директор. Ничего не сказав о принятом решении, выдать мне или нет, вклад Романова и Российской Империи, пригласил меня к себе с документами. «Раз с документами, то всё понятно, — решил я радостно, — главное продолжать психологическое давление и показательно торопиться». Равнодушно оставив все документы по вкладам для экспертизы, сославшись на другие срочные дела, торопливо удалился. Уже на пороге, как бы мимоходом, заметил, что у меня есть копии всех документов, потому с экспертизой могут не стесняться. «Деньги должны быть в Швейцарии завтра к обеду» — договорил я уже из дверей. Я действительно спешил. Кодируя винные производства Италии вспомнил о древней Греции, в винных подвалах которой и решил отметиться. Изображая богатого русского пацана, выучил несколько диалектов греческого языка и заканчивая с последней бочкой вина, ощутил сильную тревогу моей попечительницы. Через две минуты, уже переодевшись, входил в номер своего отеля где нетерпеливо ожидала меня тётя Хильда. Она страшно расстраивалась, понял сразу, так как опасалась провала вечернего балагана который она страшно не хотела отменять. «Как ты просила, — весело и беззаботно пропищал я детским голоском, — к обеду я на месте. А что случилось?» — не мог не отреагировать я на её сумрачное выражение лица. «Бегом в экипаж и едем со мной, — зло бросила она, — за тобой прислали самолёт из Берлина». Через пятнадцать минут мы примчались на знакомый мне аэродром. Моих знакомых ночных дежурных, как и самого самолёта, там не было. На поле стоял самый скоростной, на тот момент, немецкий истребитель — моноплан. Какая радость! Я сразу узнал недавно выбранный мною самый лучший самолет Первой мировой: Fokker E.I Eindecker. Конечно, можно было посчитать подобное простым совпадением, но сканируя мозг пилота, узнал неизбежность такого выбора. Хотя истребитель и одноместный, мой «бараний» вес он легко выдержит, тем более с турели сняли все пулемёты и дополнительные баки с горючим. Кабина у него была открытая, как и у большинства летающей техники того времени, потому я легко примостился над сиденьем пилота крепко привязанный специальными ремнями. Мне дали специальные лётные очки и плотно застегнули защитный шлем. Кто бы мне сказал, что верхом на самолёте буду кататься над Швецарскими Альпами, никогда бы не поверил. Обычно процедура занимает три часа, но на этот раз добрались за два с половиной. Удивлённый лётчик только и смог предположить причиной ускорения, постоянный попутный ветер, в чём я его, конечно, не разубеждал.