Меня зовут Тунди Ондуа. Я сын Тунди и Замы. При крещении отец Жильбер дал мне имя Жозеф. Я мака по матери и нджем по отцу. Мои предки были людоедами. Когда же пришли белые, мы поняли, что люди не животные.
В деревне болтают, будто я был причиной смерти отца, потому что убежал к белому священнику накануне своего посвящения, когда мне предстояло познакомиться с прославленной змеей, оберегающей всех людей моего племени. А отец Жильбер думает, что меня привел к нему святой дух. По правде сказать, я пришел к нему, чтобы получше разглядеть белого человека с волосами цвета маиса, который одет наподобие женщины и раздает черным ребятишкам вкусные сладкие кубики. Вместе с другими юными язычниками я по пятам следовал за миссионером, когда тот ходил из хижины в хижину, проповедуя новую веру. Он знал несколько слов на нашем языке, но произносил их так плохо, что они приобретали непристойный смысл. Это всех забавляло и обеспечивало ему известный успех. Он бросал нам маленькие сладкие кубики, как бросают зерно курам. Из-за этих восхитительных белых кусочков начиналась настоящая свалка; мы добывали их ценой ободранных коленей, подбитых глаз и кровоточащих ссадин. Порой в потасовке принимали участие и наши родители. Однажды мама подралась с матерью моего товарища по детским играм Тинати: он вывернул мне руку, чтобы отнять два куска сахара, из-за которых мне уже расквасили нос. Эта драка чуть было не закончилась смертоубийством, так как соседи бросились на отца, чтобы помешать ему раскроить череп отцу Тинати, а тот со своей стороны обещал проткнуть живот папы дротиком. Когда родителей утихомирили, отец, вооружившись плетью, зло посмотрел на меня и велел идти вместе с ним за нашу хижину.
— Это ты во всем виноват, Тунди! Твоя любовь к лакомствам погубит тебя! Неужто тебя не кормят дома! Как мог ты накануне посвящения перейти ручей и выпрашивать куски сахара у белого человека в юбке, которого ты даже не знаешь!
Зато отца-то я хорошо знал! Он умел владеть плетью. Когда он избивал мать или меня, мы не могли оправиться после этого целую неделю. Я держался на почтительном расстоянии от плети. Он со свистом взмахнул ею и сделал шаг ко мне. Я стал пятиться.
— Остановись! Я уже не так прыток, чтобы бегать за тобой… Ты ведь знаешь, я буду ждать сто лет, но свое ты получишь. Подойди ж ко мне, и мы живо покончим с этим!
— Я ничего не сделал дурного, отец, меня не за что бить… — запротестовал я.
— Аааааа!.. — завопил он. — Как ты смеешь говорить, что не виноват? Если бы ты не был таким сластеной, если бы в твоих жилах не текла кровь матери, кровь сластен, ты не пошел бы в Фиа и не стал бы хватать, как крыса, сласти, что раздает этот проклятый белый! Тебе не вывернули бы руку, мать не стала бы драться, и мне не захотелось бы проломить череп отцу Тинати… Советую тебе остановиться!.. Если ты сделаешь еще хоть шаг, я приму это за оскорбление и подумаю, что ты спишь со своей матерью…
Я остановился. Он набросился на меня и со свистом ударил плетью по моим голым плечам. Я стал извиваться, как червь на солнце.
— Повернись и подними руки! Не хочу выбить тебе глаз.
— Прости, отец! Я больше никогда не буду… — взмолился я.
— Ты всегда так говоришь, когда я начинаю бить тебя. Но сегодня я буду тебя бить до тех пор, пока с меня не сойдет злость…
Я не мог кричать, так как на крики сбежались бы соседи, а товарищи обозвали бы меня девчонкой и исключили бы из нашей группы «Юношей-которые-скоро-станут-мужчинами». Отец опять взмахнул плетью, но я успел увернуться.
— Если ты опять увернешься, значит, ты способен на все, даже спать со своей бабушкой, моей матерью!
Отец вечно прибегал к этому шантажу, чтобы я покорно подставлял спину под его удары.
— Я не оскорблял тебя, я не могу спать ни с мамой, ни с бабушкой! И я не хочу быть битым, вот и все!
— Как ты смеешь так разговаривать со мной! Ты капля моей крови и повышаешь голос! Стой, или я тебя прокляну!
Отец задыхался. Я никогда не видел его в такой ярости… Я продолжал пятиться. Он преследовал меня по задворкам еще добрую сотню метров.
— Хорошо! — буркнул он. — Посмотрим, где ты проведешь ночь! Я скажу твоей матери, что ты нас оскорбил. Попробуй только прийти в хижину.
С этими словами он повернулся ко мне спиной. Я не знал, где искать пристанище. Я мог бы пойти к дяде, но не любил его, потому что он был весь в чесотке. От них с женой вечно несло тухлой рыбой. Мне претило входить в их лачугу. Стемнело. Появились то вспыхивающие, то гаснущие огни светлячков. Удары пестов предвещали близкий ужин. Я тихонько обошел нашу хижину и прильнул к щели в глинобитной стене. Отец сидел ко мне спиной. Отвратительный дядя поместился против него. Они ели… У меня слюнки потекли от благоухания дикобраза, которого мы нашли в ловушке отца наполовину съеденным муравьями, так как он попался два дня назад. Мать славилась в деревне своим умением готовить дикобраза…