Легенды повествуют, что Сакиа-муни долго обдумывал вопрос, должен ли он возвестить достигнутое им с таким трудом знание человечеству, скованному цепями неведения и греха, или нет, и что, наконец, движимый состраданием к страждущему миру, решился возвестить ему свое учение.
Глава II
СУЩНОСТЬ УЧЕНИЯ САКИА-МУНИ
Сходные черты учения Сакиа-муни и браманов. Догматическая часть его учения: 4 истины о страдании и избавлении от них. Нирвана. Закон непостоянства. Закон воздаяний и справедливости. Мораль или аскетика учения. 10 нравственных правил. 10 цепей. Отношение к кастам. Взгляд на некоторые вопросы метафизики. Форма изложения учения. Односторонность учения Сакиа-муни.
Учение свое Сакиа-муни разделил на три части: теорию, или догматику, нравственность, или аскетику, и практику, или созерцание. По своей сущности учение Сакиа-муни являлось собственно логическим выводом из учения браманов и выделившейся из браманства философии Санкхьи. Его учение также проникнуто мыслью, общей всем индусам и не чуждой всем вообще людям в известные моменты душевного состояния, о ничтожестве жизни и о том, что род человеческий обречен на страдания. Сакиа-муни только развил эту идею более глубоко и приложил ее ко всему, что имело какую бы то ни было форму существования. Все его учение сосредоточивается преимущественно на этом одном чувстве ничтожества жизни и стремлении освободиться от нее — с ней он является на проповедь своего учения и с ней и умирает.
Также нет большого различия между стремлениями браманов к поглощению души в соединении с вечным — Брамою и конечным пунктом учения Сакиа-муни — уничтожением, поглощением души в нирване, между требованиями браманов насильно убить в себе все чувственные порывы жестокими самоистязаниями и созерцанием и требованием Сакиа-муни уничтожить их одним только самосозерцанием. Наконец, признаваемое обоими учениями верование в переселение душ и закон воздаяния были также общими чертами учения браманов и учения Сакиа-муни.
Но этим сходство и ограничивается.
В дальнейшем развитие учения Сакиа-муни является вполне самостоятельным и несогласным с догматами браманской теологии. Сакиа-муни совершенно отрицал браманский центр бытия, мировую душу, Браму; он понял, что сущность бытия браманов не что иное, как отвлеченное представление, пустота, и что на самом деле существуют только дробные явления, не имеющие никакой устойчивости, подвергнутые вечному изменению.
Отсутствие постоянства в мировой и земной жизни составляет одну из максим учения Сакиа-муни и, по его мнению, есть величайшее из всех зол — это «огонь, пожирающий весь мир».
Слова его, когда он касался этой максимы, поражают своею безнадежностью и горьким, печальным тоном. Он говорил: «сложное должно рано или поздно распасться, родившееся — умереть. Явления исчезают одно за другим, прошедшее, настоящее и будущее уничтожаются, все преходяще, над всем закон разрушения. Быстрая река течет и не возвращается, солнце безостановочно совершает свой путь, человек переходит из предшествовавшей жизни в настоящую, и никакие силы не в состоянии возвратить его в прошедшую жизнь. Утром мы видим какой-нибудь предмет, к вечеру его уже не находим. Зачем гнаться за призрачным счастьем? Иной стремится изо всех сил достигнуть его в настоящей жизни, но тщетны его усилия, он бьет палкой по воде, думая, что, расступившись, вода останется в таком положении навсегда. Смерть владычествует над всем миром, и ничто, ни воздух, ни моря, ни пещеры, никакое место во вселенной не скроет нас — ни богатства, ни почести не защитят нас от нее; все земное должно рассеяться, исчезнуть. Пред смертью все равны — богатый и бедный, благородный и низкий; умирают и старые, и молодые, и люди средних лет, младенцы и даже зародыши в утробе матери; умирают все без разбора и срока. Мы идем к смерти прямой и верной дорогой. Тело человека, произведение четырех стихий, есть скудельный сосуд, распадающийся на части при первом сильном толчке. В течение всей жизни оно служит источником страстей, волнений и мучений. Наступает старость, а вместе с нею являются и болезни — старик мечется в предсмертных судорогах, как живая рыба на горячей золе, пока, наконец, смерть не кончит его страдания. Жизнь — то же, что созревший плод, готовый упасть при первом порыве ветра; каждое мгновение мы должны опасаться, что течение ее прекратится, подобно тому как прекращаются гармонические звуки арфы, когда струны ее лопаются под рукою музыканта».