Но то, что привело бы Ивана Алексеевича в бешенство и что заставило бы его навеки отказаться от знакомства с бывшим учеником, заключается в одной фразе, звучащей как социальный заказ: «Бунин променял две самые драгоценные вещи — родину и революцию — на чечевичную похлебку так называемой свободы и так называемой независимости» (стр. 119) (цитата из «Травы забвенья», опубликованной в журнале «Новый мир». — А. Б.). Александр Кузьмич, с каких пор для писателя свобода и независимость являются «чечевичной похлебкой»?»
В столетие гибели Пушкина Бунин участвовал в вечерах и собраниях его памяти. Он писал:
«Пушкинские торжества!
Страшные дни, страшная годовщина — одно из самых скорбных событий во всей истории России, той России, что дала Его. И сама она, — где она теперь, эта Россия?
«Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия».
— О, если б узы гробовые
Хоть на единый миг земной
Поэт и царь расторгли ныне!»
11 февраля в Париже, в зале Иена, Бунин выступал с речью о Пушкине, 18 февраля — в русском ресторане Корнилова; говорил о «Пушкинском служении здесь, вне Русской земли».
В конце апреля 1937 года Бунин участвовал в вечере памяти Евгения Замятина, скончавшегося в Париже 10 марта, и прочитал, «со свойственным ему искусством», «Дракона» Е. И. Замятина, сообщали газеты. {17}
В октябре 1939 года Бунин поселился в Грассе на вилле «Жаннет», прожил здесь всю войну. Здесь он написал книгу «Темные аллеи» — рассказы о любви, как он сам сказал, «о ее «темных» и чаще всего очень мрачных и жестоких аллеях». Эта книга, по словам Бунина, «говорит о трагичном и о многом нежном и прекрасном, — думаю, что это самое лучшее и самое оригинальное, что я написал в жизни».
У Буниных на «Бельведере» с 1927 года жила поэтесса Галина Николаевна Кузнецова (1900—1976). Иногда она уезжала от них на два-три месяца и окончательно оставила этот гостеприимный дом в апреле 1942 года. Она переселилась в Канны, потом в Америку, где работала корректором в издательском отделе советского представительства в ООН; последние годы прожила в Мюнхене. Она писала прозу, стихи, ее «Грасский дневник» — талантливая и очень ценная книга для изучения биографии и творчества Бунина.
Об отношении Бунина к женщинам Андрей Седых пишет:
«У него были романы, хотя свою жену Веру Николаевну он любил настоящей, даже какой-то суеверной любовью. Я глубоко убежден, что ни на кого Веру Николаевну он не променял бы. И при всем этом он любил видеть около себя молодых, талантливых женщин, ухаживал за ними, флиртовал, и эта потребность с годами только усиливалась. Автор «Темных аллей» хотел доказать самому себе, что он еще может нравиться и завоевывать женские сердца. По-настоящему был у Ивана Алексеевича на склоне лет только один серьезный и мучительный роман с ныне покойной талантливой писательницей Галиной Николаевной Кузнецовой. Знал я об этом романе от Ивана Алексеевича, от самой Гали, с которой дружил с 1933 года, со времени бунинской поездки в Стокгольм, куда мы его сопровождали. Значительно меньше говорила об этом Вера Николаевна. Мне казалось, что она в конце концов примирилась, — считала, что писатель Бунин — человек особенный, что его эмоциональные потребности выходят за пределы нормальной семейной жизни, и в своей бесконечной любви и преданности к «Яну» она пошла и на эту, самую большую свою жертву. В конце концов Вера Николаевна и Галя даже подружились... Но роман этот закончился грустно: Галина Николаевна уехала из Грасса, — связь с Буниным ее тяготила, он подавлял ее своей властной и требовательной натурой».
О своем знакомстве с Буниным Кузнецова рассказала в статье «Памяти Бунина» (см. сб. «Вопросы литературы и фольклора». Воронеж. 1972).
При немцах Бунин ничего не печатал, хотя жил в большом безденежье и голоде. К завоевателям относился с ненавистью, радовался победам советских и союзных войск. В 1945 году он навсегда распрощался с Грассом и первого мая возвратился в Париж. Последние годы он много болел. Все же написал книгу воспоминаний и работал над книгой «О Чехове», которую он закончить не успел (издана в Нью-Йорке в 1955 году). Всего в эмиграции Бунин написал десять новых книг.
В письмах и дневниках Бунин говорит о своем желании возвратиться в Москву. Но в старости и в болезнях решиться на такой шаг было не просто. Главное же — не было уверенности, сбудутся ли надежды на спокойную жизнь и на издание книг. Бунин колебался. «Дело» о Ахматовой и Зощенко, шум в прессе вокруг этих имен окончательно определили его решение. Он писал М. А. Алданову 15 сентября 1947 года:
«Нынче письмо от Телешова — писал вечером 7 сентября... «Как жаль, что {18} ты не использовал тот срок, когда набрана была твоя большая книга, когда тебя так ждали здесь, когда ты мог бы быть и сыт по горло, и богат и в таком большом почете!» Прочитав это, я целый час рвал на себе волосы.
А потом сразу успокоился, вспомнив, что могло бы быть мне вместо сытости, богатства и почета от Жданова и Фадеева...»
Бунина читают сейчас на всех европейских языках и на некоторых восточных (в Индии, Японии и т. д.). У нас он издается миллионными тиражами. В его 80-летие, в 1950 году, Франсуа Мориак писал ему о своем восхищении его творчеством, о симпатии, которую внушала ему его личность и столь жестокая судьба его. Андре Жид в письме, напечатанном в газете «Фигаро» (1950, 23 октября), говорит, что на пороге 80-летия он обращается к Бунину и приветствует «от имени Франции», называет его великим художником и пишет: «Я не знаю писателей... у которых ощущения были бы более точны и незаменимы, слова более естественны и в то же время неожиданны». Восхищались творчеством Бунина Р. Роллан, называвший его «гениальным художником», Анри де Ренье, Т. Манн, Р.-М. Рильке, Джером Джером, Ярослав Ивашкевич. Отзывы немецкой, французской, английской и т. д. прессы с начала 1920-х годов и в дальнейшем были в большинстве восторженные, утвердившие за ним мировое признание. Еще в 1922 году английский журнал «The Nation and Athenaeum» писал о книгах «Господин из Сан-Франциско» и «Деревня» как о чрезвычайно значительных; в этой рецензии все пересыпано большими похвалами: «Новая планета на нашем небе!!..», «Апокалипсическая сила...» В конце: «Бунин завоевал себе место во всемирной литературе» (привожу эти фразы в переводе Бунина). Прозу Бунина приравнивали к произведениям Толстого и Достоевского, говоря при этом, что он «обновил» русское искусство «и по форме и по содержанию» (Р. Роллан). В реализм прошлого века он привнес новые черты и новые краски, что сближало его с импрессионистами (с М. Прустом). Очень показательно в этом отношении письмо Бунина, неизвестное нашим читателям, в котором он дает оценку своего творчества. В 1950 году он писал Л. Ржевскому:
«Естественно, — пишете вы, — что реалист Бунин не приемлет символизма Блока»! Называть меня реалистом значит... не знать меня как художника. «Реалист» Бунин очень и очень приемлет многое в подлинной символической мировой литературе».
Нередко пишут, что Бунин «умер советским гражданином» — получил советский паспорт, когда выдавали паспорта в послевоенное время возвращенцам. Я спросил о паспорте Веру Николаевну, она сообщила, что Иван Алексеевич паспорта не получал, она писала об этом в одной из своих газетных статей.
Бунин сказал в письме к Л. Ржевскому: