Иван Алексеевич тосковал, все мысли и чувства неслись к Пащенко. Она не часто баловала его своими вестями. И в середине июля он, не выдержав, покинул Полтаву.
В Орле Варвары Владимировны не оказалось, и Надежда Алексеевна не знала, где она. Мать настроила всю семью против их романа, и молодой Бунин пришел в угнетенное состояние.
Издательница газеты стала уговаривать его поехать с ней в Москву на французскую выставку, открывшуюся 29 апреля 1891 года.
Ей хотелось его рассеять и дать ему возможность заработать корреспонденциями из Москвы, с выставки. Может быть, она надеялась, что он придет в себя и поймет все безумие своего желания связать крепко свою судьбу с судьбой «Варварки». Она лучше других понимала чету Пащенко, знала, что они никогда не согласятся на брак дочери с бедняком. Видела и колебания «Варварки», различие их натур, стремлений, вкусов. Ей известно было, что семья стоит за Арсика Бибикова, который тоже влюблен в нее со всем юношеским пылом, к тому же у отца его есть имение под самым Ельцом в двести десятин, правда, чересполосицу, но все же это состояние. И как было бы удобно проводить лето в этой усадьбе под самым городом… Родители Варвары Владимировны явно выжидали, надеясь, что роман дочери с Буниным не примет серьезной формы; во всяком случае, доктор Пащенко советовал дочери не вступать в церковный брак.
Молодой сотрудник газеты, любивший больше всего ездить, с радостью согласился побывать на выставке и осмотреть Москву.
23 июля они выехали из Орла. Остановились в Туле, где у Семеновой были дела. Пока она занималась ими, он написал сказку, которую «навеял на меня сон». Она была напечатана в рождественском номере «Русской Жизни» в Москве в 1891 году.
Тула не понравилась ему, он называл ее «пустым и голым городом».
В Москву они попали утром 26 июля, остановились в центре, на Неглинном проезде, в номерах Ечкиной.
Сразу отправились на выставку, которая развернулась на Ходынском поле. Пробыли на ней до 3 часов дня. Иван Алексеевич делал заметки для газеты. Оттуда прямым путем поехали в Кремль, который произвел сильное впечатление на поэта своими зубчатыми стенами, соборами, древностью. Поднимались на колокольню Ивана Великого. Восхитила его церковь Спаса-на-бору, особенно ее название. Я нашла в его заметках:
«Церковь Спаса-на-бору. Как хорошо: Спас на бору!»
«Вот это и подобное русское меня волнует, восхищает древностью, моим кровным родством с ним».
Вечером были в летнем саду «Эрмитаж» на «Продавце птиц» с известным оперным певцом Тартаковым, спустившимся до оперетки, что возмутило молодого писателя, а оперетка показалась ему очень глупой и бездарной. На другой день после посещения выставки они обедали в «Большом Московском трактире под машину, игравшую попурри из опер». После обеда он отправился в Румянцевскую библиотеку для того, чтобы там собрать материал для корреспонденции в свою газету. Просидел там несколько часов.
В Москве они прожили с неделю, хорошо ознакомились с выставкой, – они получили бесплатные билеты и бывали там ежедневно и в разное время. Особого впечатления выставка не произвела, больше всего понравились фонтаны. Осмотрели и достопримечательности древней столицы, съездили и на Воробьевы горы, посидели в ресторане Крынкина, полюбовались видом на златоглавую Москву, лежащую в долине, заглянули и в Нескучный сад…
Его спутница не раз заводила разговор о его романе, но скоро убедилась, что он уже в таком состоянии, когда человек бывает глух и слеп.
Иван Алексеевич иногда, с грустной улыбкой, много лет спустя говорил мне, что Надежда Алексеевна была его «непростительной пропущенной возможностью». Он понял только позднее, что он «действительно, нравился ей, и что было бы лучше, если бы он увлекся ею, а не Пащенко». Повторял это он и незадолго до смерти, всегда восхищаясь этой умной, изящной, обаятельной женщиной. Но он был юн, когда в первый раз увидал ее, и она показалась ему недоступной.
Мучила его в те дни и мысль о призыве: возможно, если он окажется годным, то грозит разлука с Пащенко на три года! Как это перенести? Не было уверенности, что она не изменит ему…
В редакции атмосфера была любовная, особенно много романов было у Шелихова, последний роман серьезный, он расходился с Семеновой, бросил детей и решил соединить свою жизнь с Померанцевой. Это человек, редкий по темпераменту, «маленький с быстрыми движениями, с горящими глазами, – именно дьявол!» – повторял не раз Иван Алексеевич, – «постоянно со всеми бранившийся, особенно часто с высоким, мрачным корректором, на которого он, при своем маленьком росте, подпрыгивая, бросался с кулаками…»