В течение года – может, полтора – их дом был полон тягчайшей скорби. Кранцы потеряли не только своего сына и невестку, но ещё и внучку, которая должна была родиться три месяца спустя. Даже имя ребёнку уже было выбрано: Алисса. Когда Чак сказал, что это имя звучит, как дождь, его мама расплакалась и рассмеялась одновременно.
Он никогда этого не забывал.
Конечно, он знал и других своих дедушку и бабушку, каждое лето он ездил к ним погостить, но в основном они оставались для него незнакомцами. Они очень часто звонили с тех пор, как Чак стал сиротой и задавали свои стандартные «как-поживаешь-и-как-дела-в-школе» вопросы, а летние визиты всё продолжались; Сара (в смысле Баба, а также Бабуля) забирала его самолётом. Но родители его матери всё равно оставались незнакомыми людьми, живущими в далёком и чужом штате Омаха. Они посылали подарки на его день рождения и на Рождество – последние были особенно хороши, потому что Бабуля с Дедулей перестали «праздновать» Рождество, - но во всём остальном Чак продолжал думать о них, как о чужих людях, навроде учителей, которые остаются позади, когда он переходил на класс выше.
Чак первым перестал носить своё метафоричное траурное одеяние, чем неизбежно вытаскивал дедушку и бабушку (старых, да, но не древних) из их собственного горя. Настало время, когда Чаку исполнилось десять и они повезли его в «Мир Диснея». Они взяли смежные комнаты в гостинице «Сван Резёрт», дверь между комнатами оставалась открытой всю ночь и Чак слышал, что Бабуля плакала всего один раз. Но в основном они веселились.
Какая-то часть этого веселья вернулась вместе с ними, когда они приехали домой. Временами Чак слышал, как Бабуля что-то гудит себе под нос на кухне или поёт вместе с радио. После несчастного случая они в основном питались заказной едой (а мусорные баки были заполнены бутылками «Будвайзера» Дедули), но через год после поездки в «Мир Диснея» Бабуля снова начала готовить. Хорошие блюда, которые прибавили весу некогда тощему пареньку.
Пока Бабуля что-то готовила, она обожала слушать рок-н-ролл, а Чак думал, что она несколько устарела для такой музыки, но Бабуля определённо ею наслаждалась. И если Чак забредал на кухню в поисках печенья или, быть может, в надежде свернуть рулетик из ломтика тостового хлеба с коричневым сахаром, Бабуля вполне могла протянуть к нему руки, щёлкая пальцами и приговаривая:
- Станцуй со мной, Генри.
Его имя было Чак, не Генри, но обычно он принимал её предложение. Бабуля обучила его искусству танца джиттербаг* (популярный в 1930-50-е годы танец, характеризующийся быстрыми, резкими движениями, похожий на буги-вуги и рок-н-ролл) и нескольким перекрёстным движениям. Она говорила, что таких движений множество, но её спина слишком заржавела, чтобы попытаться их выполнить.
- Хотя, я всё же могу тебе их показать, - сказал она, а в субботу принесла целый набор видеокассет из магазина блокбастеров. Среди них был «Время свинга» с Фредом Астером и Джинджер Роджерс, «Уэстсайдская история», и любимый фильм Чака «Поющие под дождём», где Джин Келли танцевал с фонарным столбом.
- Ты можешь выучить эти движения, - говорила Бабуля. – Ты прирождённый танцор, мелкий.
Однажды, когда они пили ледяной чай после особенно напряжённых тренировок под «Выше и Выше» Джеки Уилсона, он спросил Бабулю, какой она была в школе.
- Я была горячей штучкой, - сказала она. – Но не говори своему деду, что я так сказала. Он такой старпёр, что жуть берёт.
Чак никогда ему не говорил.
И он никогда не ходил в башенку, пристроенную к дому.
По крайней мере, тогда.
Он, конечно же, спрашивал о ней, и не один раз. Что там было наверху, какой вид открывается из окна, почему та комната всегда закрыта. Бабуля говорила, что там пол очень непрочный и Чак мог провалиться прямо сквозь него. Дедуля твердил то же самое, и что там нет ничего, кроме прогнивших досок, а также, что из того окна виден лишь торговый центр, подумаешь, большое дело. Он говорил это всё время, до одного вечера, прямо перед одиннадцатым днём рождения Чака. Тогда он рассказал хотя бы часть правды.