Но спустя сутки наступило резкое ухудшение, и врач заявил, что надежды на выздоровление его святейшества больше нет. Епископ Ульмский, неся святые дары, вошел в опочивальню Александра и затворил дверь. Ему предстояло выслушать исповедь и дать больному последнее помазание. Вечером восемнадцатого августа папа скончался.
Так умер Родриго де Борджа — римский папа Александр VI. История его болезни и смерти, изложенная выше, составлена по записям лечащего врача, материалам из дневника Бурхарда и донесениям послов Венеции и Феррары. Эта картина сильно отличается от общеизвестной легендарной версии, но она достоверна, ибо подтверждена показаниями нескольких независимых свидетелей.
Как упоминает феррарский посол в письме к герцогу Эрколе, датированном четырнадцатым августа, в то лето лихорадка выкосила чуть ли не половину Рима. Не избежали заразы и многие кардиналы, в том числе и Адриано да Корнето. Он заболел почти одновременно со своими гостями, но вскоре поправился.
В дни, когда умирал его отец, Чезаре также оказался прикованным к постели. Болезнь доставляла ему тяжкие муки. Пытаясь унять нестерпимый жар, герцог вскакивал и окунался в ванну с ледяной водой. Подобная терапия, несомненно, убила бы более слабый организм, но Чезаре остался жив, хотя впоследствии у него начала шелушиться и отслаиваться кожа по всему телу.
В дневнике Бурхарда отмечено одно обстоятельство, показавшееся церемониймейстеру очень странным: папа, уже находясь на смертном одре, ни разу не упомянул о своих детях и не выразил желания увидеться с ними. Позднейшие писатели считали такую сдержанность лучшим доказательством дьявольских деяний герцога и его сестры Лукреции; подразумевалось, что даже преступный отец на закате дней «молчаливо отрекся» от запятнанного кровью потомства.
Это мнение трудно признать справедливым. Легче предположить другое — старый человек, готовясь предстать перед лицом Вечного Судии, не мог не думать о своей бурной и неправедной жизни, о высоком звании, которым он так долго и своевольно пользовался для личных нужд, о долге, которым так часто пренебрегал. Он не был пастырем верующих, а прошел путь князя и монарха; он многих обидел, и ему было в чем каяться. И очень может быть, что теперь, лежа на смертном одре, он желал отринуть все мирские помыслы и хотя бы в последние часы сосредоточить свой беспокойный ум на Боге, о котором слишком часто забывал при жизни.
Герцог Валентино не уронил ни одной слезы, узнав о смерти отца. Чувствительность вообще была совершенно чужда его натуре, и, насколько известно, он не испытывал сколько-нибудь пылкой привязанности ни к одному человеку на свете. Кроме того, обстановка требовала от Чезаре немедленных действий. Кляня болезнь, отнявшую у него силы в самый ответственный миг, он вызвал верного Микелетто и отдал необходимые приказы. Через полчаса армия поднялась по тревоге.
Солдаты герцога оцепили Ватикан, у всех ворот была расставлена усиленная стража. Отряды наемников входили в Рим, и город затих, придавленный железным кулаком испанского капитана. Весть о кончине папы наполнила сердца горожан тревогой и страхом — затаившись в домах, люди гадали, что предпримет временный владыка Рима.
Явившись к хранителю папской казны, кардиналу Казанове, дон Мигель потребовал у него ключи от сокровищницы. Кардинал заартачился, наивно пытаясь убедить угрюмого головореза в противоправности любых посягательств на церковные деньги, даже со стороны герцога Романьи и Валентино. Выслушав кардинальскую отповедь, испанец приставил обнаженный кинжал к горлу его преосвященства и вторично изложил цель своего визита. Осознав бесполезность дальнейшей дискуссии, Казакова сдался, и через несколько минут солдаты поволокли из сокровищницы драгоценную утварь — золотые чаши для причастия, паникадила и дарохранительницы, усыпанные изумрудами и рубинами, ризы и облачения, расшитые жемчугом и бирюзой, серебряные блюда, подсвечники и кропильницы. Стоимость добычи превышала двести тысяч дукатов, не считая ста тысяч в звонкой монете — кожаные мешки с папским золотом, под бдительным надзором Мигеля да Кореллы, вместе с остальным добром отправились во дворец Монте-Джордано.
После сокровищницы наступил черед жилых покоев, откуда вынесли все, представлявшее хоть какую-нибудь ценность, вплоть до постельного белья. Со смертью кардинала Джованни Борджа рухнули надежды передать престол св. Петра по наследству, подобно трону любого светского государя, и Валентино не собирался делиться семейным достоянием с будущим папой.
Теперь можно было подумать об отдании последнего долга усопшему. Рассказы об обстоятельствах кончины Александра VI, один другого страшнее и неправдоподобнее, уже ходили по Риму, обрастая новыми деталями и подробностями. В предсмертном бреду папа произнес слова, нередко срывающиеся с губ умирающих: «…Я иду, иду… Подожди… Погоди хоть немного…», — и вот уже благочестивые кумушки, побелев от ужаса, шептали соседкам, что в последние минуты жизни святой отец обращался к дьяволу. Сатана, купивший душу кардинала Родриго де Борджа ценой одиннадцатилетнего понтификата, явился за своей собственностью, и папа тщетно старался вымолить отсрочку у князя тьмы. Другие добавляли, что дьявол возник в спальне Борджа в образе отвратительной обезьяны. Говорили, будто один из кардиналов сумел изловить богопротивную тварь, не подозревая о ее сверхъестественной природе, но папа, увидев непрошеного гостя схваченным, прохрипел: «Отпусти, отпусти его! Ты что, не видишь — это же Он!» Надо заметить, что и многие образованные люди относились к этой жуткой сказке со всей серьезностью: мы находим ее в хронике Сануто и в письме герцога Мантуанского.
Похороны Александра VI стали, с начала и до конца, апофеозом позора и вместе с тем — обвинительным актом той легкомысленной и жестокой эпохе, когда презрение к человеческой жизни шло рука об руку с неуважением к праху и памяти умерших.
Отпевание должно было происходить в соборе св. Петра. Тело папы, в полном архипастырском облачении, покоилось на открытом катафалке перед дверями храма, чтобы римляне могли проститься с первосвященником, который — худо или хорошо — в течение долгих лет держал бразды правления Вечным городом и мировой церковью. Слившись воедино, хор и орган вознесли к древним каменным сводам скорбные звуки «Libera me, Domine» note 37. Но траурную церемонию внезапно прервали злобные выкрики, ругань и лязг оружия — на площади вспыхнула ссора между солдатами герцога, находившимися здесь для охраны порядка. Возникнув по неизвестной причине, она быстро превратилась в настоящее сражение, в которое втягивались все новые участники.
Перепуганные клирики и певчие кинулись врассыпную, и собор опустел. Брошенное в суматохе тело папы еще сутки оставалось на прежнем месте, и никто не отваживался даже приблизиться к катафалку.
Лишь на следующий день бренные останки Александра VI были перенесены в часовню Девы Марии — Целительницы лихорадки. Полнокровие и тучность покойного вкупе с римской жарой уже сделали свое дело, и началось разложение. Носильщики изощрялись в остроумии, потешаясь над обезображенным трупом человека, поцеловать туфлю которого они сочли бы за великую честь всего три дня назад.
Когда стемнело, плотники привезли в часовню гроб. Здесь разыгрался последний акт трагического фарса — оказалось, что распухшее тело не влезает в свой последний тесный приют. Гроб был не только узок, но и короток; чтобы поместить в нем покойного, пришлось снять с его головы митру первосвященника, заменив ее куском старого ковра. Паника, царившая в городе, заставила людей утратить последние остатки человечности и стыда. Ни кардиналы, ни епископы, никто из духовных лиц не пришел прочитать молитву и проводить в последний путь Родриго де Борджа. В темноте, не зажигая свечей, рабочие втиснули тело папы в гроб и, заколотив крышку, поспешно предали его земле.
Тревожная ночь опустилась на Рим. Двери домов и дворцов были крепко заперты, и тишину нарушали лишь мерные тяжелые шаги солдат — ландскнехты герцога патрулировали город.