В окно барабанил тропический дождь, и в мгновения тишины между ударами капель был слышен тихий шорох. Оливия знала, что это растут цветы. В последнее время они множились особенно бурно, и стоило прикоснуться к любому побегу, как он начинал тянуться и ветвиться, набухая липкими почками. «Амазонская тетра, надо же, – думала Оливия, – славная шутка». Плюшевый котенок вдруг становился теплым и гибким, беззвучно разевал розовую пасть, полную зубов-иголочек, и выворачивался из рук. «Я же играла, – говорила Оливия, – я просто играла», – но не знала, верит ли себе. Она задремывала, и через опущенные ресницы видела тучи желтых бабочек, кружившихся над влажными листьями бегоний.
Несколько дней спустя, ясным утром, полным ледяного золотистого света, Оливия увидела, что стена на кухне покрылась паутиной трещинок. Штукатурка осыпалась, обнажив рыжий кирпич. Сквозь проплешины пробивались толстые белесые нити. Они тошнотворно колыхались на сквозняке и на первый взгляд казались червями – живыми и извивающимися. Оливия долго смотрела на них, будто загипнотизированная, а потом в ужасе бросилась в комнату.
В углу у окна, вплотную придвинутый к стене, стоял гигантский прямоугольный горшок с бугенвиллеей – багровое облако цветов на мощных узловатых побегах. Оливия раздвинула стебли и всмотрелась в заросли. Земли почти не осталось – все пространство занимали плотно переплетенные корни. Обоженная глина горшка давно раскрошилась под их напором, и корни впились в стены, взламывая кирпич.
На плечи посыпались малиновые лепестки, защекотало в носу. Оливия выбралась наружу. На пальцах осталась сухая пыль – Оливия машинально потянулась к кувшину с отстоявшейся водой. Задумчиво покачала его, глядя, как колышется зеленая пленка на поверхности воды. Сломанная стена – страшно, но объяснимо, сказала она себе. Это не рыбка. («Розыгрыш!» – испуганно закричала внутри Оливия Разумная.) От бугенвиллеи придется избавиться – жаль, но ничего не поделаешь: не позволять же растению разрушать дом. Оливия со вздохом взглянула на пышную шапку цветов, наклонилась, чтобы поставить кувшин на пол, и замерла.
Стена под подоконником раскололась, и сквозь трещину с улицы пробивался мягкий зеленоватый свет. Оттуда тянуло влажным, прелым жаром – скользкой палой листвой, синими поганками на гигантском гниющем бревне, мясистыми цветами с гладкой, восковой сердцевиной. Парная тишина взорвалась хлопаньем крыльев и хриплым птичьим воплем. Пол качнулся и медленно ушел из-под ног.
Телефон был усыпан сухими листьями. Оливия вдруг поняла, что он молчит уже неделю – с тех пор, как в кувшине нашлась тетра. Будто очнувшись, она оглядела комнату. В зеленом полумраке пахло сыростью и плесенью, потолок и стены покрывали разводы, и пол был усеян опавшими листьями и комочками земли.
Она смахнула с телефона мусор и сняла трубку.
– Бугенвиллея сломала стену на улицу, и теперь мне страшно, – говорила Оливия автоответчику, набрав очередной номер. – В стене щель, и из нее пахнет джунглями.
Сестре она позвонила последней.
– Ты совсем заигралась, – тревожно ответила та, и тогда Оливия рассказала про рыбку.
– Я принесла ее в пакете с водой, – сказала Алекс, – извини.
– Мне придется избавиться от растений, – сказала Оливия.
– Достаточно выкорчевать этот здоровенный куст. Жалко, конечно, но…
– Нет. Ото всех, – тихо ответила Оливия. – Ото всех. Мне страшно.