Так жизнь фиксирует свой триумф над другой жизнью; телесные повреждения делают этот триумф наглядным, причем до уровня символа, опознаваемого духом, все это поднимается именно благодаря бессмысленности нанесенных ран. Грозный договор о рабстве, таким образом, выходит за пределы практического и переходит в область духовного. Условие, предложенное Наасом Аммонитянином, напоминает реакцию жителей Сиракуз, которые после неожиданной победы над афинянами ставили пленным на лица клеймо в виде лошади — это означало низведение врага к домашнему животному. Представитель Папы, чьей миссией было исправление еретиков- катаров, не ограничился одним глазом, он полностью ослепил множество людей, оставив зрение одному, чтобы тот вел процессию слепых, и этот спектакль должен был укрепить католическую веру.
Чтобы выколоть у каждого из вас правый глази тем положить бесчестие на всего Израиля. Наас хочет, чтобы его правильно поняли: унижение его врагов должно быть не одномоментным, а вечным. Это часть его внешней политики. Более того, Наас понимает, что выполнение этого требования повлечет за собой некоторые расходы или трудности, и поэтому дает городским старейшинам неделю на обдумывание. Можно без иронии сказать, что в каком-то смысле он человек благоразумный. В его предложении присутствует жестокая и буквальная рациональность, родственная пяти золотым наростам и пяти золотым мышам. Если уж Наас воздерживается от полного истребления врага, он хочет быть уверенным в том, что символическое и реальное укрепят друг друга. Вожди Иависа Галаадского, наверное, даже в каком-то смысле принимали во внимание специфику его уверенности — как знак цивилизации или, по крайней мере, надежности.
Нельзя с уверенностью назвать Нааса более жестоким или более склонным к насилию, чем пророк Самуил, который призывал царя Саула отомстить Амалику (Амалеку) за совершенное в прошлом: «Теперь иди и порази Амалика, и истреби все, что у него; и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла» (I Цар. 15, 3). Соображения справедливости или стратегии отходят на второй план, ибо грешник, согласно пророку, должен покориться прежде всего духом. Вселяющий ужас призыв, обращенный к царю, предстает здесь символом негодования, а столь экстравагантная форма наказания олицетворяет чрезвычайную праведность пророка, как пять предметов олицетворяют бедствия пяти городов.
Итак, Наас пожелал выколоть правый глаз у каждого жителя Иависа Галаадского, а Саул, узнав об этом, разрубает волов и рассылает кровавые куски мяса всем владельцам скота в своем царстве, дабы укомплектовать войско, и собирается великая армия, которая разбивает филистимлян, убивая их все утро в таких количествах, что не осталось «из них двоих вместе» (I Цар. 11, 11). Впрочем, Саул остановился, ослушавшись указаний Самуила «поразить Амалика» и убить всех мужчин, женщин, отроков, грудных младенцев и домашних животных. При этом Наас остается жив, чтобы снова появиться уже в роли союзника Давида.
У Самуила была своя причина так говорить. Дело в том, что «Амалик» (собирательное название амаликитян) досаждал Израилю (имя и этническая принадлежность патриарха и праотца Иакова), когда он пришел из Египта, то есть амаликитяне подлежали уничтожению как один человек из-за событий случившихся много поколений назад. Историческая память здесь проявляется с упрямым буквализмом, подобно магии с ее символическими воплощениями.
И когда Саул предал огню и мечу амаликитян, захватил живым, но пощадил их царя Агага, более того, когда Саул позволил народу взять лучших животных в качестве трофея и принести в жертву, Господь и Самуил навечно прокляли его. «А что это за блеяние овец в ушах моих и мычание волов, которое я слышу?» (I Цар. 15, 14) — спрашивает пророк царя Саула. Чуть позже Самуил узнал, что Саул сохранил жизнь царю Агагу:
«Приведите ко мне Агага, царя Амаликитского. И подошел к нему Агаг дрожащий, и сказал Агаг: конечно горечь смерти миновалась? Но Самуил сказал: как меч твой жен лишал детей, так мать твоя между женами пусть лишена будет [сына]. И разрубил Самуил Агага пред Господом в Галгале» (I Цар. 15, 32–33).
Означает ли древнееврейское слово ма'аданот(מעדנות), переданное в переводе короля Иакова как «delicately» (в русском переводе — «дрожащий»), на самом деле «дрожа», или «жеманно», или «с готовностью», а может быть «неловко из-за оков»? Слово «неуверенно» включает в себя все эти значения. Сцена буквального разрубания тоже символична — в это момент Саул и Самуил видятся при жизни последний раз (следующая встреча произошла уже после смерти пророка, при помощи магического искусства). Заключительный стих главы гласит: