Как у боя, в котором Авенир пронзил Асаила, и вероломного убийства Давидом Урии Хеттеянина, у этого происшествия будут далеко идущие последствия. Отвратительность Амнона оттеняется чистотой Фамари. Вот как она отвечает на его царственное «встань, уйди»:
«И [Фамарь] сказала ему: нет, прогнать меня — это зло больше первого, которое ты сделал со мною. Но он не хотел слушать ее. И позвал отрока своего, который служил ему, и сказал: прогони эту от меня вон, и запри дверь за нею. На ней была разноцветная одежда, ибо такие верхние одежды носили царские дочери-девицы. И вывел ее слуга вон, и запер за нею дверь» (II Цар. 13, 16–18).
Подобное смертоносному вероломству Давида против Урии, еще более отвратительное, чем убийство, которое повлекло за собой месть Иоава против Авенира, это внутрисемейное изнасилование рвет ткань жизни, и разрывы эти не заделать. Для Фамари изнасилование стало полной неожиданностью, но создается впечатление, что Авессалом знает о происшедшем и поэтому говорит с сестрой тоном почти виноватым; теперь это дело касается уже не Фамари, а его, второго человека в линии наследования:
«И посыпала Фамарь пеплом голову свою, и разодрала разноцветную одежду, которую имела на себе, и положила руки свои на голову свою, и так шла и вопила. И сказал ей Авессалом, брат ее: не Амнон ли, брат твой, был с тобою? — но теперь молчи, сестра моя; он — брат твой; не сокрушайся сердцем твоим об этом деле. И жила Фамарь в одиночестве в доме Авессалома, брата своего» (II Цар. 13, 19–20).
«Не сокрушайся сердцем своим»! «Молчи»! Хотя Авессалом велит Фамари не сокрушаться и не говорить о происшедшем, для него это дело вовсе не закончено. Не закончено оно и для других мужчин, которых касается:
«И услышал царь Давид обо всем этом, и сильно разгневался. Авессалом же не говорил с Амноном ни худого, ни хорошего; ибо возненавидел Авессалом Амнона за то, что он обесчестил Фамарь, сестру его» (II Цар. 13, 21–22).
Это последнее упоминание о Фамари. Она превратилась в легенду у тех же мудрецов, которые придумали, что Урия Хеттеянин получил Вирсавию, потребовав у Давида жену-израильтянку в награду за то, что снял доспехи, покрывавшие тело Голиафа. В талмудическом трактате Санхедрин сказано, что поскольку Фамарь родилась до того, как ее мать обратилась в иудаизм, то ее отношения с Амноном менее греховны, чем если бы они были в строгом смысле слова еврейскими братом и сестрой.
Молчание между Амноном и Авессаломом, двумя старшими братьями, продолжается в атмосфере сгущающегося гнева у одного и чувства вины у другого в течение двух лет, по прошествии которых Авессалом объявил праздник стрижки овец, куда пригласил Давида. И когда Давид отклонил приглашение, не желая обременять бюджет сына содержанием царской свиты, Авессалом предложил, чтобы вместо него присутствовали Амнон и все остальные царские сыновья. Вопрос Давида («Зачем ему идти с тобою?» (II Цар. 13, 26)) предполагает взаимопонимание с Авессаломом и новое, хотя и бесплодное, качество в отношениях с поколением, выросшим после проклятия Нафана.
Все сыновья Давида собрались на устроенный Авессаломом праздник стрижки овец в Ваал-Гацоре, и Авессалом позаботился, чтобы Амнон не пережил этой встречи. Это уже не то время, когда царь Саул собственноручно швырял в Давида копье, — личное участие в убийствах, вроде того, когда Иоав отвел Авенира в сторонку для частной беседы и вонзил в него меч, больше не практикуется. У этих царских сынков есть не только слуги, чтобы выпроваживать жертву после изнасилования, но и мелкие сошки для совершения братоубийства:
«Авессалом же приказал отрокам своим, сказав: смотрите, как только развеселится сердце Амнона от вина, и я скажу вам: „поразите Амнона", тогда убейте его, не бойтесь; это я приказываю вам, будьте смелы и мужественны» (II Цар. 13, 28).
Так и произошло: Авессалом скомандовал и прислужники убили его брата Амнона. И становится ясно, что это все еще продолжается история Давида. Реакция других сыновей царя, которые присутствовали при неожиданном убийстве посреди братской вечеринки, может показаться странной: они бегут в страхе за свои жизни, и их бегство описано лаконичнее, чем приготовление лепешек Фамарью: «Тогда встали все царские сыновья, сели каждый на мула своего, и убежали» (II Цар. 13, 29). Сыновья всеобщего любимца, изобретателя кольчуги и сочинителя псалмов, наследники мальчика, который убивал львов и медведей, а потом заколол великана, сбежали, показав себя не членами семьи, а россыпью трусливых аристократов, испугавшихся мятежа. Этот страх нельзя списать просто на нервы или слабохарактерность.