Похоже на правду, что слух о происшедшем дошел до Давида очень быстро. Его сыновья еще разбегались с праздника стрижки овец, каждый на своем муле, а их отец уже поверил слуху:
«Когда они были еще на пути, дошел слух до Давида, что Авессалом умертвил всех царских сыновей, и не осталось ни одного из них. И встал царь, и разодрал одежды свои, и повергся на землю, и все слуги его, предстоящие ему, разодрали одежды свои» (II Цар. 13, 30–31).
Эффект этого события состоит в том, что оно переносит внимание читателя с несчастной Фамари (ею пренебрегли трижды: насильник Амнон, мститель Авессалом и отец Давид) и всех ее братьев на Давида, который не только может вообразить массовое братоубийство, но и верит в него. Чтобы показать, сколь велика тень, брошенная на славу и власть Давида проклятием пророка Нафана, при царе появляется шустрый и хитроумный заговорщик, советчик Амнона Ионадав:
«Но Ионадав, сын Самая, брата Давидова, сказал: пусть не думает господин мой, что всех отроков, царских сыновей, умертвили; один только Амнон умер, ибо у Авессалома был этот замысел с того дня, как [Амнон] обесчестил сестру его; итак пусть господин мой, царь, не тревожится мыслью о том, будто умерли все царские сыновья: умер один только Амнон» (II Цар. 13, 32–33).
И когда сыновья в облаке пыли возвращаются домой, каждый на своем муле, кузен Ионадав, который столь же скрытен, сколь много знает, завоевывает доверие царя: «Тогда Ионадав сказал царю: это идут царские сыновья; как говорил раб твой, так и есть» (II Цар. 13, 35). Юный манипулятор хладнокровно успокаивает Давида, и это наглядно демонстрирует ту сеть подозрений, интриг и насилия, в которую, согласно пророчеству Нафана, попал Давид в наказание за злодеяние в отношении Вирсавии и Урии.
Перворожденный Авессалом бежит из страны в Гессур, где правит отец его матери. Давид скорбит по Амнону, но эхом повторяется история, когда от его горя по умершему первому ребенку Вирсавии довольно быстро не осталось и следа: «И не стал царь Давид преследовать Авессалома; ибо утешился о смерти Амнона» (II Цар. 13, 39).
Итак, сердце Давида — с живым сыном. Но Авессалом совершил преступление: он убил наследника царя Давида. Связанный противоречивыми чувствами или политическими интересами, Давид не может не мудрствуя лукаво простить изгнанного сына, по которому он скучает, — во всяком случае, он не может сделать этого до истечения определенного временного интервала. По прошествии трех лет Иоав придумывает способ убедить Давида (или, скорее, помогает царю убедить себя) распорядиться о том, чего жаждет его душа, — о возвращении Авессалома. Не исключено, что другие сыновья, бежавшие каждый на своем муле, противостояли возвращению братоубийцы Авессалома. Но три года кажутся Иоаву достаточным интервалом, чтобы страхи и осуждение поутихли. Иоав, чтобы добиться прощения или оправдания Давидом Авессалома, послал к Давиду «умную женщину» и «вложил в уста ее что сказать» (II Цар. 14, 3).
Иоав подучил женщину переодеться плакальщицей. Она вошла к царю и рассказала историю о двух сыновьях, которые поссорились в поле, и некому было разнять их, и один убил другого. А теперь, сказала она, как научил ее Иоав, ее семья требует, чтобы выживший своей жизнью искупил смерть убитого им брата: «И так они погасят остальную искру мою, чтобы не оставить мужу моему имени и потомства на лице земли» (II Цар. 14, 7).
И конечно, когда Давид обещает ей, что ее сына пощадят, она захлопывает капкан и просит его — в подобающе раболепном тоне — вернуть того, кого изгнал он сам: «ибо господин мой царь, как Ангел Божий, и может выслушать и доброе и худое. И Господь Бог твой будет с тобою» (II Цар. 14, 17).
Давид остается Давидом — он поддался на козни Ионадава, но не поглупел. Давид стремится увидеть истину за неподвижным, непроницаемым туманом почтения:
«И отвечал царь, и сказал женщине: не скрой от меня, о чем я спрошу тебя. И сказала женщина: говори, господин мой царь. И сказал царь: не рука ли Иоава во всем этом с тобою? И отвечала женщина и сказала: да живет душа твоя, господин мой царь; ни направо, ни налево нельзя уклониться от того, что́ сказал господин мой, царь; точно, раб твой Иоав приказал мне, и он вложил в уста рабы твоей все эти слова» (II Цар. 14, 18–19).
Драма чувствуется и когда он разговаривает с «умной женщиной», и — во всей полноте — когда он угадывает в этом маскараде руку Иоава. Царь вызывает Иоава. Военачальник простирается перед царем, опустив лицо к земле. И Давид приказывает Иоаву отправиться в Гессур и доставить Авессалома в Израиль; впрочем, юноше пока не разрешается видеть отца: «И оставался Авессалом в Иерусалиме два года, а лица царского не видал» (II Цар. 14, 28).