Эти три варианта вызывают ассоциации с народной сказкой — очень неприятной сказкой. В том, что следует дальше, отсутствует логика, но проявляется характер мышления Давида, который, столкнувшись с тремя возможными наказаниями, вместо того чтобы сделать выбор, дает ответ, который одновременно льстит Господу и перекладывает выбор обратно на него. Давид говорит:
«Тяжело мне очень; но пусть впаду я в руки Господа, ибо велико милосердие Его; только бы в руки человеческие не впасть мне» (II Цар. 24, 14).
Эти слова вызывают в памяти поэтический голос, который умиротворял Саула. Находчивый ответ Давида содержит формулу — пожелание предать себя в руки Бога, а не людей, — которую религиозные евреи повторяют ежедневно, произнося покаянное благословение. Таким образом, артист Давид (метрическая поэзия и музыка, как и перепись, имеют дело с числами) произносит фразу, которая будет ежедневно звучать на протяжении тысячелетий. Но само повествование в ужасе от этого динамичного персонажа, создающего стихи, города, музыку и списки, сгибающего или даже ломающего рамки Божьей воли. Дав ответ, исключающий преследование со стороны людей, Давид, однако, не избежал наказания:
«И послал Господь язву на Израильтян от утра до назначенного времени: и умерло из народа, от Дана до Вирсавии, семьдесят тысяч человек» (II Цар. 24, 15). Краткий и осторожный ответ Давида, что он предпочитает отдать себя в руки Божьи, а не человеческие, обладает определенной прозорливостью. Но разрешение ситуации приводит к печальному результату: Господь выбирает между голодом и моровой язвой, и непропорционально огромные и страшные жертвы (семьдесят тысяч умерших) доказывают, что не стоило ждать милости от руки Божьей.
Эти семьдесят тысяч учтены — предполагаемый позднейший автор, который преследует свою религиозную цель, сосчитав мертвых, умерших в наказание за подсчитывание живых, заставляет повествование кусать самого себя за хвост. За туманным и непонятным спором между Богом и Давидом, или между Сатаной и Давидом, а, возможно, за знанием, что против подсчета существует древний суеверный запрет, и за применением этого запрета стоит реальный политический спор. Это спор между духом царской столицы, полиса с меняющимся разнообразным населением и официальной жизнью, с одной стороны, и древним племенным духом, где все сидят по шатрам своим и кричат: «Нет нам части в Давиде, и нет нам доли в сыне Иессеевом», с другой.
Строительство Храма, которое осуществит Хирам Тирский для наследника Давида Соломона, описано в визионерском пространном каталоге, полном перечислений. Тот, кому в видении предстает Божество, очевидно, будет визионером подробно и детально описанного величия, подобного личным свершениям Соломона. Соломон, сообщает Третья книга Царств, знал три тысячи притчей и сочинил тысячу пять песен. «И говорил он о деревах, от кедра, что в Ливане, до иссопа, вырастающего из стены; говорил и о животных, и о птицах, и о пресмыкающихся, и о рыбах» (III Цар. 4, 33). Он предполагаемый автор канонической Песни песней Соломона и апокрифических псалмов и од. Его мудрость превосходила мудрость всех сынов Востока и всю мудрость Египта.
Но восхваляют Соломона больше всего за его славное творение, которое можно было осязать. Строки, описывающие мудрость Соломона, занимают места меньше, чем пространное, лирическое перечисление всех деталей дворца и Храма, выстроенных для него Хирамом Тирским. Речь идет не только в целом о постройках из кедра и кипариса, драгоценных камней и меди, выполненных десятью тысячами рабочих и восьмьюдесятью резчиками. Мы узнаем даже точное число и размер окон и дверей из оливкового дерева, о тонко разработанном декоре и полах, орнаментах, золотой отделке, херувимах высотой в десять локтей из резного оливкового дерева и пальмах, тоже вырезанных из оливы, притворе для судилища с троном Соломона и еще одном притворе для его жены, дочери фараона, о медных столбах, переплетениях и венцах, резных и литых фигурах животных и растений; перечислены и сосчитаны разукрашенные медные колеса, размеры которых тоже указаны.
Описаны огромное «литое из меди море» или бассейн для омовения священников, края которого выгнуты, как цветки лилии, а поддерживают его скульптуры двенадцати волов или быков, смотрящих в разные стороны. Также упоминаются четыреста симметричных литых «гранатовых яблок», утварь и сосуды — тазы, лопатки, чаши, кувшины, светильники и золотой стол для «хлебов предложения», которые потом вместе с подсвечниками на множество свечей появятся на барельефе триумфальной арки, воздвигнутой на римском форуме по случаю завоевания и разрушения Иерусалима императором Титом.