Он упрямо стиснул зубы, шагнул. И медленно пошел к подъезду, держась, как всегда, прямо, слегка откинув назад голову.
Позвать на помощь? Нет, ни за что! Вот только подняться на эту ступеньку. И на ту. И еще на ту...
Месяц пролежал в госпитале. Подозрение на инфаркт? Откуда, доктор? Тимофейчик, пожалуйста, не пугайся, доктора всегда выдумывают. Просто я увидел на улице очаровательную девушку, сердце екнуло и зацепилось за ребро. Вот отцепится, и все будет в порядке!
Смеется Татьяна. Смеется доктор. Конечно, все будет в порядке.
Когда он вернулся из больницы домой, первый вопрос его был: как товарищи в Виннице?
На столе лежала телеграмма от восстановленного в партии подпольщика. Медведев читал взволнованные строки: «Бесконечно благодарен, счастлив, отдам все силы, способности делу партии»,— и сердце его наполнялось счастьем.
Д.Н.Медведев дома, за рабочим столом. 1951 год.
Приближался Второй съезд советских писателей. Восстановление истины важно не только для Медведева и для тех, кто оклеветан. Это важно для литературы. Героическая правда нашей жизни — ведь это живая кровь советской литературы!
В тот день у Медведевых была Валя Довгер. После того как фашисты убили ее отца и она пришла в отряд, а потом пошла на разведку в город с Кузнецовым, не было для нее человека ближе и дороже, чем Дмитрий Николаевич. И теперь она с тревогой заглядывала ему в глаза, успокаивала:
— Все будет хорошо, Дмитрий Николаевич! Вы ведь всегда побеждали.
Он засмеялся:
— Вот как я здорово устроился в жизни!
И, смеясь, прошел в кабинет. Валя внесла следом яичницу, которую Татьяна Ильинична доверяла жарить только ей.
Медведев сидел на тахте неподвижно, откинувшись к стене...
Глава эта не окончена. Она оборвалась тем печальным днем 14 декабря 1954 года. А могла бы быть такой длинной...
Через несколько дней после смерти Медведева статья с опровержением появилась в газете. Вскоре были восстановлены в партии и на работе все винницкие подпольщики. Дело, которому всю жизнь служил Медведев, и на этот раз победило.
Сегодня имя Дмитрия Николаевича Медведева знает вся страна, В Москве есть улица его имени. Улицы Медведева есть в Брянске, в Ровно, в Виннице. Книги его на полках всех библиотек. Пионерские дружины борются за право носить его имя.
Но я не хочу, чтобы он стал иконой. Не хочу, чтобы имя его превратилось в учебное пособие. Я хочу, чтобы он сегодня жил рядом с нами. Сквозь груды документов, поднятых из архивов, пытаюсь я снова увидеть Дмитрия Николаевича Медведева таким, каким знал его в годы войны. И не могу. Что-то прибавилось к тем впечатлениям. Знание его жизни заставило меня по-новому вспомнить прошлое. Память беспорядочно подбрасывает позабытые мимолетные ощущения, взгляды, слова.
...Вот Медведев присел возле меня на корточки, следит, как я тщетно пытаюсь разжечь костер. Это первые дни в тылу врага. Я еще ничего не умею. Товарищи подсмеиваются. У них уже весело прыгают оранжевые язычки пламени и булькает в котелках каша. Мой напарник сейчас явится с поста, а я все еще ломаю спички и кашляю от дыма.
— А вы поучитесь у других,— говорит Медведев.— Нельзя зажигать против ветра.
Он перекладывает несколько веток, заводит спичку с другой стороны — огонь разом охватывает всю клетку, и поднимается живительная трескотня. Медведев кладет мне руку на плечо, подмигивает:
— Самолюбие — плохой помощник, а?
...Каратели идут за нами по пятам. Ищут самолетами с воздуха. Мы буквально голодаем. И вдруг выходим на поляну, точно возникшую из детской сказки: сколько видит глаз, всюду в ярко-зеленой траве крупные алые ягоды земляники! Мы бросаемся в траву. И вдруг — непререкаемый голос командира:
— Никто не съест ни одной ягоды, пока каждому раненому не соберут по котелку земляники!
...Разведчик возвратился из города, докладывает. Медведев слушает, не отводя глаз, почти не моргая. Мгновенно схватывает обстановку и тут же импровизирует сложнейшую разведывательную комбинацию. Предусматривает десятки случайностей, каждое «а если». Кажется, все ясно. Но для Медведева кое-что еще осталось недоговоренным. Он внимательно смотрит на разведчика:
— Я вижу, вы предпочитаете только одну явочную квартиру.
Разведчик краснеет.
~ Товарищ командир, да там удобные подходы...
— И подходы и подъезды! — говорит Медведев.
Партизаны хохочут — они отлично понимают, в чем дело. Улыбается и Медведев. Разведчик, полагая, что тучу пронесло, тоже позволяет себе улыбнуться. Но подвижное лицо Медведева тут же мрачнеет.
— А вам не следует смеяться. Я знаю, с вашей стороны любви нет — одно баловство. А она вам верит. Ведь вы для нее, живущей в аду, вы для нее свет, правда, надежда...
— Так война ж, товарищ командир,— неуверенно оправдывается разведчик.
— На войну списываете! — страдальчески морщится Медведев.
Несколько секунд он молчит. На скулах у него выступают пятна. И он становится как-то странно неподвижен,
— На месяц отстраняетесь от работы в городе,— говорит он тихо.— И на той квартире не появляться никогда. Ясно?
...В условиях ежечасной смертельной опасности Медведев заставлял нас заниматься спортом. Да, по утрам мы делали зарядку!
Однажды, когда было особенно тревожно,— гитлеровцы нас очень рьяно преследовали, засылали провокаторов, натравливали на нас украинских националистов, пытаясь вызвать среди партизан панику,— Медведев поручил разведчикам срочно раздобыть в городе... волейбольный мяч и сетку. И вот на привалах, едва выдавался час-другой передышки, мы натягивали сетку, и начиналась игра, на какой-го миг уносившая нас в нашу мирную юность.
Как-то во время дружеского матча с соседним отрядом над нами появился немецкий разведывательный самолет. Высматривая партизан, он низко кружил над лесом. Я видел, как летчик перегибался через борт, заходя то с одной, то с другой стороны. Видимо, он не верил своим глазам. Наконец, в бессильной злобе, он вывалил за борт ящик осколочных бомб.
Мы прервали игру, встали за деревья. Пострадала лишь кастрюля с супом. Едва самолет скрылся, мы вернулись на площадку. И довели встречу до конца.
...Провожая Кузнецова в последнюю его поездку — во Львов, Медведев долго бродил с ним среди деревьев. Машину, в которой Кузнецов должен был ехать, уже отвязали от волов, таскавших ее за нами по лесу. Отделение, назначенное ему в сопровождение, уже выстроилось в полном боевом порядке.
— Конечно, это не последняя ваша награда,— говорит Медведев (накануне Москва сообщила по радио о награждении Кузнецова орденом Ленина).— Но, пожалуйста, будьте осторожны. Самое опасное для разведчика, когда ему все удается.
И они крепко обнялись.
...Так вот что шло через всю его жизнь, что стояло за всеми его поступками,— его призвание: строить человеческую душу. Да, он был воспитателем. Может быть, неосознанное, но за всем, что он делал, стояло это стремление — сделать человека лучше. Каждого, с кем сталкивала его судьба. Иногда это не удавалось. Чаще удавалось. И тогда он был счастлив.
Дмитрий Медведев был счастливым человеком. Хотя передышки в жизни ему не выпадало. А может быть, как раз поэтому?
История совершается людьми. И для того чтобы понять движущие силы истории, следует понять побуждения людей, ее совершающих. Конечно, при этом надо иметь в виду, как писал Энгельс, «те побуждения, которые приводят в движение большие массы людей, целые народы, а в каждом данном народе, а свою очередь, целые классы».
Есть личности, есть человеческие судьбы, наиболее полно выражающие эти коллективные побуждения. Никакое историческое исследование не сможет быть полным, если побуждения эти останутся за его пределами.
Когда-то история питалась жизнеописаниями царей и военачальников. То была история, служившая иным общественным формациям. История коммунистического общества будет изучать судьбы людей, представляющих народ и революцию. В ряду их займет свое место и жизнь Героя Советского Союза Дмитрия Медведева.