Более откровенно об этом происшествии писал он брату: «Я не переведен! О ужас! еще год, целый год лишний! Я бы не бесился так, ежели бы не знал, что подлость, одна подлость низложила меня… До сих пор я не знал, что значит оскорбленное самолюбие. Я бы краснел, ежели бы это чувство овладело мною… но знаешь? Хотелось бы раздавить весь мир за один раз… Я потерял, убил столько дней до экзамена, заболел, похудел, выдержал экзамен отлично в полной силе и объеме этого слова и остался… Так хотел один преподающий (алгебры), которому я нагрубил в продолженье года и который нынче имел подлость напомнить мне это, объясняя причину отчего остался я…»
Он нагрубил преподавателю алгебры. Как ни старался Федор сдерживать свой страстный, порывистый нрав, это не всегда удавалось. Видя явную несправедливость, он выходил из себя и, не думая о последствиях, выкладывал все, что накопилось в душе. Еще дома в Москве, замечая его неуимчивость, отец, случалось, говаривал: «Ой, Федя, уймись. Попадешь ты под красную шапку» (то есть в армию солдатом). А он не всегда мог уняться и теперь расплачивался.
Еще год в том же классе…
Зима не сулила ничего отрадного, если бы не дружба с Иваном Николаевичем Шидловским. Этой зимой они виделись особенно часто.
Как только наступал субботний вечер, Федор, испросив разрешение у ротного командира, спеша пробирался по тускло освещенным петербургским улицам в бедную квартирку Ивана Николаевича. Этот молодой человек бросил службу, хоть средства имел весьма скудные, и один в своем убогом жилище предавался мечтам и горестям.
Федор и раньше ценил Шидловского, его доброту, внимание к нему и Михаилу. Еще от Костомарова они с братом писали отцу об Иване Николаевиче: «Ах, папенька, ежели бы вы знали, какой это достойный молодой человек. Мы не знаем, как благодарить его. Он так любит нас, как будто родной. Всякое воскресенье навещает он нас и мы, ежели бывает хорошая погода, идем с ним в церковь, а там заходим к нему и к обеду возвращаемся домой».
Теперь, при ближайшем знакомстве, Шидловский предстал перед Федором в новом свете.
Он жил странной, не похожей на других жизнью, внешне будто бы бездеятельной, но внутренне до крайности напряженной. Его окружала атмосфера необычности, и это пленяло и волновало Федора. Он с бьющимся сердцем переступал порог бедной маленькой квартирки, которая тотчас же утрачивала свой будничный вид при звуках голоса Ивана Николаевича.
Коренастый, веснушчатый, в мешковатом мундире, Федор с восхищением смотрел на высокого, красивого Шидловского, с восхищением слушал его речи. Ему нравилось в Шидловском все — внешность, облагороженная печатью страдания, глубокий ум, образованность, увлекательное красноречие, романтически-бурные стихи. «Сколько поэзии! Сколько гениальных идей!» — восторгался Федор.
У себя на родине, на Украине, Шидловский был влюблен в девушку. Девушка вышла за другого, и это заставило молодого человека бежать в Петербург и искать здесь забвенья. Но ни время, ни перемена места не охладили его страсти. «Взглянуть на него: это мученик! Он иссох; щеки впали; влажные глаза его были сухи и пламенны; духовная красота его лица возвысилась с упадком физической. — Он страдал! тяжко страдал! Боже мой, как любит он какую-то девушку (Mari, кажется)… Без этой любви он не был бы чистым, возвышенным, бескорыстным жрецом поэзии…» — делился Федор с Михаилом.
Федору казалось, что перед ним оживший герой Шекспира или Шиллера — благородный и пламенный. «Часто мы с ним просиживали целые вечера, толкуя Бог знает о чем! О, какая откровенная чистая душа!»
Чтение стихов и беседы, красноречивые излияния Ивана Николаевича, который поверял юноше свои сомнения и раздумья, свое стремление к высокому, облагораживающему душу. Федор ловил каждое слово. Он упорно искал свою дорогу в жизни, много думал о будущем, отнюдь не считая карьеру военного инженера пределом желаний.
Речи Ивана Николаевича волновали, будоражили, рождали гордые мысли…
«Прошлую зиму я был в каком-то восторженном состоянии. Знакомство с Шидловским подарило меня столькими часами лучшей жизни…» Они расстались осенью. Федор вернулся из лагерей. «В последнее свидание мы гуляли в Екатерингофе. О, как провели мы этот вечер! вспоминали нашу зимнюю жизнь, когда мы разговаривали о Гомере, Шекспире, Шиллере, Гофмане, о котором столько мы говорили, столько читали. Мы говорили с ним о нас самих, о прошлой жизни, о будущем… Эта дружба так много принесла мне и горя и наслажденья!»