В конце последней (рисс-вюрмской) межледниковой эпохи неандертальцы жили в окрестностях современного Таубаха, близ Веймара (Германия); они охотились и на таких гигантских животных, как древний слон — Elephas (palaeoloxodon) antiquus — и древний носорог Мерка (Coelodonta merckii или Dicerorhinus kirchbergensis). Здесь в кострище были обнаружены разбитые и частично обожженные кости этих громадных животных, поимка и убой которых требовали большой охотничьей опытности, соединенной с хитростью и изобретательностью. Убитого слона или носорога разделывали на месте и затем по частям относили на стоянку, где куски мяса жарили на костре и съедали. Длинные кости разбивали, чтобы полакомиться костным мозгом. В Таубахе было установлено, что кости этих огромных животных принадлежат чаще всего молодым особям. А это свидетельствует о том, что на них-то охота, в первую очередь, и велась легче и с меньшим риском. Но другая причина могла быть и в неопытности молодых животных, которые, вероятно, легче попадались в различные ловушки.
В начале последней (вюрмской) ледниковой эпохи неандертальцы охотились также на других носорогов. Но это был уже не носорог Мерка (Coelodonta merckii), теплолюбивый и не имевший волосяного покрова, а шерстистый носорог (Coelodonta antiquitatis), верный спутник мамонта. Этого носорога неандертальцы ловили чаще всего в искусственно вырытые и замаскированные ямы.
Способы добывания пищи, то есть собирание плодов и охота, были причиной того, что по истечении определенного времени в окрестностях стоянии неандертальцев уже не хватало источников питания, как это случалось и прежде. В результате неустанной охоты звери были истреблены или перекочевали в другие места. Область, ранее изобиловавшая различными клубнями, луковицами, съедобными корнями или плодами, с течением времени становилась беднее из-за беспрерывного их собирания. Поэтому неандертальские охотники должны были ходить за добычей во все более отдаленные места, а охота становилась хуже и хуже. Точно в таком положении были и женщины, собиравшие плоды и другие съедобные части растений. В те времена постоянными гостями были нужда и голод. Поэтому людям не оставалось ничего лучшего, как оставить свою стоянку и пуститься в путь, чтобы обосноваться где-нибудь в другом месте.
В действительности так и происходило: способ существования требовал постоянных перекочевок. Поэтому неандертальцы все время перемещались с места на место, подчиняясь требованиям охоты и собирательства. А так как они устраивали свои стоянки всегда на наиболее выгодных участках, то нередко случалось, что спустя много лет, когда покинутые края были опять полны зверей и растительных плодов, орда вновь возвращалась на старое место. Но они не знали, что перед ними здесь уже кто-то жил. Орда состояла уже из представителей новых поколений, а место стоянки с валяющимися костями убитых зверей, с брошенными или испорченными орудиями и оружием (все это характеризует так называемый культурный слой) было уже достаточно закрыто слоем земли или наносов (так называемый стерильный слой). Если сейчас раскапывать какую-нибудь пещеру, где жили древние люди, то по слоям можно определить, сколько раз она была населена, как долго орда здесь жила и какова была ее численность. Причем это вовсе не должны быть орды только одной группы человечества: над культурными слоями от древних людей могут лежать слои со следами пребывания людей более поздних эпох.
Орда всегда переселялась в полном составе и необходимые вещи (например шкуры) люди, конечно, забирали с собой. Они шли вереницей, объединяясь небольшими группами мужчин, женщин, детей. Неандертальцы не образовывали семей в нашем понимании и в современной форме; то были времена первобытного человеческого стада, то есть примитивного общества.
Если каменные орудия и оружие, которые мы находим на стоянках неандертальцев, рассказывают нам об их жизни и труде, то их кости или скелеты дают понятие не только об их физическом типе, но и о болезнях и страданиях, которые они переносили.
Наиболее часто в жизни древних людей случались ранения во время охоты на животных или в борьбе с врагом. Раненое животное, разъяренное от боли, часто превращалось из преследуемого в опасного преследователя. В таких случаях многие охотники, даже и пытавшиеся спастись бегством, бывали, как правило, легко или тяжело ранены, а то и убиты. Так, например, один охотник — неандерталец из пещеры Схул (Палестина), старавшийся спастись от раненого дикого кабана на дереве, был недостаточно проворным, и животное успело могучими клыками сильно поранить ему ногу. Другой древний охотник из долины Неандерталь тоже был опасно ранен во время охоты: пещерный медведь острыми когтями разорвал ему плечо и бок до самой кости; но рана относительно легко и быстро зажила, так как от нее на кости остались почти незаметные следы. Хуже пришлось неандертальцу из Брокен-Хилла Родезия), который долго мучился от ран в области верхней челюсти и за ухом; углубления на костях, похожие на кратеры, ясно свидетельствуют о длительном гнойном процессе в незаживших ранах.
Неандертальцы очень страдали от зубной боли, у них часто бывали и тяжелые гнойные процессы, следы которых мы находим на многих челюстях. Особенно мучился, очевидно, неандерталец из Ла-Шапелль-о-Сен, у которого челюсти гноились, а зубы преждевременно выпали, так что сравнительно не старый мужчина в возрасте около сорока лет уже выглядел беззубым стариком.
Неандертальцы сильно страдали и от ревматизма, очень распространенного вследствие длительного пребывания в холодных и сырых пещерах. Из многих примеров достаточно назвать хотя бы только что упомянутого несчастного шапелльского неандертальца, который тяжело болел и ревматизмом: у него оказались поврежденными позвоночник и некоторые суставы.
О других болезнях неандертальцев у нас пока нет сведений. Но можно утверждать, что у них были и другие болезни, например, инфекционные: они часто вторгались в жизнь сильных, выносливых, физически крепких неандертальцев, доставляя им неприятности и приводя даже к смерти. Нам неизвестно, как поступали неандертальцы: оставляли раненых или больных на произвол судьбы, или уже в те давние времена существовали некоторые отдельные опытные члены орды, которые могли им помочь, хотя бы и очень примитивно? Безусловно, многие тяжелые, но все-таки хорошо зажившие воспалительные процессы а также серьезные переломы могли зарасти только в том случае, если некоторые члены орды хотя бы как-нибудь заботились о больном и оказывали ему помощь, какую умели.
Однажды вечером в марте 1908 года швейцарский древний историк Отто Гаузер, проводивший тогда исследования в районе реки Везеры (Франция), получил приятное известие. Один из его помощников, работавших в Ле-Мустье, пришел и сообщил ему, что под навесом скалы в свежеоткрытом культурном слое исследователи наткнулись на человеческие кости и поэтому тотчас же прекратили работы, чтобы как-нибудь не повредить скелет. В ту же ночь, несмотря на сильный дождь, Гаузер отправился в Ле-Мустье. Когда он убедился в том, что известие правильное и имеет большое значение, он решил приостановить все работы на месте раскопок до приезда особой комиссии, чтобы не возникло сомнений и споров о геологическом возрасте находящихся здесь костей человека.
Первая комиссия собралась 18 апреля. В ее состав входило несколько французских врачей и служащих; задачей комиссии было только составление отчета о находке и ее оценка. Вторая комиссия, на этот раз состоявшая действительно из специалистов, собралась только 9 августа. Несмотря на то, что Гаузер разослал более 600 приглашений, прибыло лишь девять специалистов из Германии, которые во главе с профессором Германом Клаачем приехали сюда после окончания съезда антропологов во Франкфурте.