Шедевры Василий начал поглощать с момента ухода из жизни Антонины Сергеевны. В школе его интересовали только физика да математика. Но дожив до сорока с лишним лет, пройдя испытание огнем, водой и медными трубами, Василий всерьез озаботился поиском смысла жизни. И смысл этот начал открываться Василию в своем неистовом сиянии благодаря русским и не совсем классикам. Особенно тронул Василия Достоевский. Он безудержно рыдал над «Бедными людьми», особенно тронутый сценой с пуговицей, которая с грохотом катилась к ногам генерала в известной сцене. Так же тоскливо и с внутренним содроганием задавался он вопросом о том, «тварь ли он дрожащая или право имеет» и, в конце концов, уверился, что имеет. Право. Жить. Как ему заблагорассудится.
– Я хочу развода!
Эта фраза донеслась до Лары откуда-то из недр темной комнаты, слабо освещенной икеевской лампочкой.
– Как? – поморщилась Лара, не прекращая, тем не менее, своих обычных действий, как то: скидывание туфель и изящно-скроенного брючного костюма от Кардена по дороге в комнату.
– Я не люблю тебя, – отчетливо произнес голос Василия. Однако, сам Василий так и не являл свое лицо из темной комнаты, полагаясь, судя по всему, на силу слова, пусть и не совсем печатного.
Лара накинула халат, вытащила из упаковки ароматную салфетку для снятия макияжа и принялась тщательно стирать с лица тон.
– Ты слышала меня? – снова раздался мрачный голос Василия. И Ларе это наконец надоело.
– Слышу, слышу! – недружелюбно отозвалась она и со злостью швырнула салфетку прямо в раковину. – Очнулся, придурок!
Она развернулась и вздрогнула. Василий, бледный и с лихорадочным блеском в глазах, стоял в дверях ванной комнаты и, не отрываясь смотрел на нее.
– Я не придурок! – отчетливо проговорил он дрожащим голосом. – Сама ты…дура…
И тут Лара рассвирепела.
– Кого это ты тут дурой кличешь, идиот?! – взревела Лара, словно хорошо смазанный мотор. – Да где бы ты был сейчас, если бы не я?! Жрешь да пьешь целыми днями, да книжки читаешь! Тоже мне, гений! Да за последние пять лет ты ничего мало-мальски стоящего не сделал! И вообще, сидел бы до сих пор в своем НИИ как твой папаша и гнил бы потихоньку!
– Не трогай отца, – проблеял Василий, отступающий под напором законной супруги обратно в коридор. – Ты недостойна даже его …ногтя!
– Ах ногтя я не достойна! – Лара с удовольствием набрала в легкие воздуха. – Ах ты интеллигент вшивый! Судить он будет, чего я достойна, а чего нет! Хочешь развода – вали отсюда. А квартиру я тебе не отдам! Я на тебя, придурка, полжизни угрохала! И ты думаешь, что теперь просто так от меня отделаешься?! Вали отсюда!
– Ах ты… ах ты…тварь…– растерянно пробормотал Василий, по-видимому, ожидавший более цивилизованной сцены, и на мгновение застыл. Но именно это мгновение и решило его судьбу. Он размахнулся и со всей силой хлопнул визжащее перекошенное существо, маячившее перед ним, по лицу.
Существо на секунду застыло, уставившись на Василия в немом изумлении, затем слегка качнулось, словно в замедленном кадре, и впечаталось головой в гардероб.
Василий услышал сначала какой-то чавкающий звук, а затем стук падающего тела и зажмурил глаза, подозревая, что через некоторое время последует страшное продолжение омерзительной сцены. Но никакого продолжения не последовало. В квартире воцарилась привычная Василию тишина. Он осторожно приоткрыл один глаз, затем второй и уставился на неподвижное тело жены.
«Я убил ее», мелькнула в голове страшная мысль и Василий громко ойкнул и тут же зажал рот рукой. Склонившись над женой, он осторожно дотронулся до нее, но жена не подавала признаков жизни.
«Она просто потеряла сознание», ободрил себя Василий и уже более решительно перевернул тело. На виске виднелась кровоточащая рана, а глаза Лары, серые и полные невыразимой тоски, взирали на него стеклянным взглядом.
«Боже!» – подумал Василий и поднял глаза на гардероб. Тяжелая бронзовая рукоятка была измазана кровью.
Осознав весь ужас содеянного, Василий отключился.
При включении, правда, Василий не обнаружил никаких серьезных изменений. Труп жены точно так же лежал на полу в коридоре, не желая превращаться в видение. Василий нервно огляделся, стащил с вешалки какое-то пальто и накинул его на тело. Так он хотя бы не мог видеть этого пугающего взгляда, который сверлил его с неумолимой жестокостью.